Впервые чуть не за два года под их ногами земля, пусть покрытая ледником. Но вот он кончается. Из непривычно чернеющих камней вспорхнула гага. В гнезде теплые яйца — пища! Еще гнезда. Луняев стреляет в птиц. И вдруг где-то совсем близко вскрикивает человек.
Да, вот он, жалкий, плачущий, — один из двух беглецов. Судить его? Но солнце светит так радостно, под ногами твердая земля, ликующе кричат птицы. И отходчиво сердце русского человека…
Альбанов вышел на ближайший мыс. В одну сторону море, сколько охватывает глаз, чисто ото льда. Эх, «Св. Анна», вот бы куда, красавица, тебе попасть!
Но что это за холмик из камней? Уж очень правильна его форма. Разбросали камни. Под ними — железная банка, в банке — флаг и записка, сообщавшая, что экспедиция путешественника Джексона в 1897 году отправилась с мыса Флора для поисков новых земель и благополучно прибыла сюда, на мыс Мэри Гармсуорт.
Мыс Мэри Гармсуорт? Так ведь это самая западная оконечность Земли Александры, крайнего острова архипелага Франца-Иосифа!
Замешкайся они еще немного — и лед вынес бы их в океан. А теперь — к мысу Флора, где, возможно, сохранились постройки лагеря Джексона, на который в свое время столь счастливо набрели, возвращаясь из похода к полюсу, Нансен и Йохансен.
Кажется, все самое тяжелое позади. Они на земле, они знают, что это за земля, знают, куда идти, еды вдоволь — вон сколько птиц всюду!
Но печальный поворот событий был уже предопределен в тот час, когда двое беглецов покинули лагерь и оставшимся пришлось бросить лишний, ненужный каяк. Теперь надо было разделиться: пятеро, для которых не нашлось места в каяках, побрели по леднику.
К условленному месту встречи дошли четверо.
«Среда, 2 июля, — записано в дневнике, — Архиреев помер… Сейчас я беру с собой на каяки трех больных — Луняева, Шпаковского и Нильсена. У всех болят ноги. Опухоль похожа на цинготную…»
У мыса Гранта с каяков виден через пролив остров Норд-брук. Это на нем вожделенный мыс Флора. Если там не развалилась хижина, то лучшего места для зимовки не придумать.
Однако где же очередная береговая партия? Что-то задержало ее.
Задержало надолго. Навсегда…
Ледник пожирал слабых людей, очутившихся без волевого вожака.
С оставшимися тремя спутниками Альбанов поплыл на каяках через десятимильный пролив к мысу Флора. Ветер застал их на середине пути. Некоторое время Альбанов видел второй каяк. Потом он исчез, унесенный штормом.
Остались двое — Альбанов и Конрад. Если ветер еще усилится, их каяк не выдержит: в нем полно воды. Берегов не видно. Двум смертям не бывать, одной не миновать! И Альбанов пристал к айсбергу, который медленно переваливался на волнах.
Каяк вытащили на лед. В вершину айсберга воткнули флаг: может, люди на другом каяке еще живы?
Затем двое на льдине, надев на себя теплые меховые куртки — малицы, легли так, что ноги одного находились в ма-липе за спиной другого, согрелись и… заснули — вернее, впали в забытье от усталости.
«Пробуждение наше было ужасно. Мы проснулись от страшного треска, почувствовали, что стремглав летим, куда-то вниз, а в следующий момент наш «двухспальный мешок» был полон воды, мы погружались в воду и, делая отчаянные усилия выбраться из этого предательского мешка, отчаянно отбивались ногами друг от друга… Мы очутились в положении кошек, которых бросили в мешке в воду, желая утопить… В этот момент мои ноги попали на ноги Конрада, мы вытолкнули друг друга из мешка, сбросили малицы, а в следующее мгновение уже стояли мокрые на подводной «подошве» айсберга, по грудь в воде».
В эту минуту с вершины льдины соскользнул в воду каяк. Они быстро забрались в него и стали грести что было сил, пытаясь хоть немного согреться.
Добравшись до заледеневшего островка, принялись бегать и плясать — два посиневших, грязных дикаря с безумными глазами.
Конрад обморозил пальцы на ногах; Альбанова всю ночь трясла лихорадка.
Утром, когда пригрело, обоих стала валить с ног свинцовая сонливость. Альбанов знал: если заснешь — конец. Они сели в каяк. Впереди был мыс Флора.
Колумб при высадке на неведомую землю, наверное, волновался меньше Альбанова. Три месяца шел штурман к этому мысу, теряя товарищей, терпя немыслимые лишения, — неужели все это зря?
Сойдя на берег, оба не могли двигаться: подкосились ноги, парализованные болезнью. Отлежавшись, Альбанов поднялся первым.
Они побрели, спотыкаясь и падая, и увидели сначала шест, а потом бревенчатый дом. У дома стоял амбар. Снег запорошил возле него кучи ящиков, Альбанов отодрал доску: сухари и консервы!