В Петропавловске-на-Камчатке, куда «Ставрополь» зашел за углем, Ушаков встретился с охотником Скурихиным и предложил ему поехать на остров.
— Ладно, подумаю, — буркнул тот.
Ушакову не понравился расплывчатый ответ. Но несколько часов спустя громыхающая телега с домашним скарбом остановилась возле пароходного трапа. За это время Скури-хин успел пустить жильцов в свой домик, продать корову и вообще вполне подготовиться к долгой жизни на острове Врангеля с женой и дочкой.
Светлой летней ночью «Ставрополь» пришел в бухту Провидения. Едва Ушаков спрыгнул со шлюпки на сонный берег, как из стоявшей у воды эскимосской юрты выбежали две перепуганные девочки и понеслись по отмели. За ними следом выскочил старик. Он бежал, занеся над головой острый гарпун, каким эскимосы бьют морского зверя. Еще мгновение, и… Но тут Ушаков подставил эскимосу ногу.
Старик упал, тотчас вскочил и с гарпуном в бешенстве бросился на Ушакова. Тот стоял не шевелясь. Старик остановился, тяжело дыша. Занесенный для удара гарпун опустился.
— Ты всегда так делает? — прохрипел эскимос.
— Всегда, — спокойно ответил Ушаков.
Старик остывал.
— Может быть, ты хорошо делает, — произнес он.
Старого эскимоса звали Иерок. Девочки были его дочерьми. Бутылка спирта едва не привела к трагедии.
Иерок ушел. Ушаков заглядывал в юрты, знакомился, уговаривал эскимосов ехать на остров. Желающих не нашлось…
Утром к борту «Ставрополя» подошла кожаная байдарка. По трапу поднялся Иерок и подошел к Ушакову:
— Я хотел тебя заколоть, потом пошел в юрту, там сначала спал, потом думал, много думал, сильно думал. Ты хорошо сделал. Ты говорил, что всегда так делаешь. Я думаю: ты — хороший человек. Мне сказали: ты зовешь нас куда-то на остров. Я не знаю, где остров, но хочу с тобой поехать.
Между тем возбужденные эскимосы обсуждали важную новость: Иерок уходит на новые места с большевиком, который одним взглядом остановил занесенный для удара гарпун. Но раз такой уважаемый охотник решился, то чего же мешкать другим? И потянулись на «Ставрополь» молодые и старые с нехитрым скарбом. Это были бедняки. Однако с ними увязался и шаман Аналько.
Когда «Ставрополь» повернул к острову Врангеля, на борту корабля было уже пятьдесят пять будущих колонистов — русских, эскимосов, чукчей. Поехал с Ушаковым также учитель Иосиф Павлов, камчадал, женатый на эскимоске, прекрасно знающий языки и обычаи северных народов.
Капитан Миловзоров через узкие проходы в тяжелых льдах вел судно по Чукотскому морю. И настал день, когда дозорный крикнул из «вороньего гнезда» на мачте:
— Земля!
Когда я, собираясь писать о Георгии Алексеевиче, расспрашивал его друзей, полярный летчик, а ныне заслуженный пенсионер, сказал так:
— Знаете, что в нем было главным? Партийный человек. Коммунист с чистой совестью. Люди это чувствовали в нем, верили ему. И он верил людям.
В последние месяцы жизни — Георгий Алексеевич скончался в 1963 году — на его рабочем столе лежала рукопись «Остров метелей». Он вернулся к воспоминаниям молодости. Рукопись осталась неоконченной. С грустью думаю, что, быть может, мы так и не узнаем всех подробностей трех зимовок на острове Врангеля. Я видел в набросках плана книги пометки, сделанные рукой Георгия Алексеевича против некоторых дат: «Где дневник?»
Первые впечатления обычно самые сильные. И я искал в старых газетах, в журналах сорокалетней давности первые, самые свежие рассказы молодого Ушакова о пережитом на острове. Вот один из них, написанный сразу после возвращения на материк:
«Угрюмо встретил нас остров. Его суровый вид, плохая слава, безжизненность и могилы погибших оккупантов наводили на тяжелые мысли. Пароход «Ставрополь», завезший нас на остров, выгрузив продукты и снаряжение, 15 августа 1926 года покинул остров Врангеля. С этого дня всякая связь с материком была утеряна. В течение трех лет только один раз нас навестили гидропланы. Все эти три года мы были предоставлены самим себе и могли рассчитывать только на свои силы…
Полное незнакомство с необитаемым до нас островом, с его природой и условиями жизни сделало первый год существования колонии самым тяжелым».
Первый год…
Люди высадились на песчаной косе бухты Роджерса, красной в лучах незаходящего ночного солнца. Пока ставили палатки, пока усмиряли ездовых собак, яростно бросавшихся на невиданных «зверей» — коров, пока разжигали первые костры из плавника, Ушаков на маленьком самолете, который до поры до времени стоял на корме «Ставрополя», облетел свои владения. Летчик снижал самолет над бухтами, вел его вдоль речных долин, удивляясь, как неточны старые карты. Ушаков с любопытством и удовольствием разглядывал лежбища моржей. Надо будет сразу начинать охоту: ведь полярное лето, едва начавшись, уже кончается.