Когда на горизонте растаял дым покинувшего остров «Ставрополя», крепкий ветер нагнал густой лед. По движущимся льдинам можно было пробраться туда, где в отдалении слышался рев моржей, но никто не спешил рисковать жизнью.
А без мяса — голод.
Эскимосы выжидали, что будет делать «умилек». Так они прозвали Ушакова. Это слово означало и начальника, и вожака, и кормчего — вообще того, кто должен решать и кто за всех и за все в ответе.
Умилек мог приказывать. Но он предпочел убеждать. Убеждать терпеливо, словом и примером. Начал с Иерока:
— Иерок, у нас нет мяса.
— Да, умилек, у нас нет мяса.
— Надо ехать.
— Да, надо ехать.
— Почему же никто не едет?
— Видишь, как быстро гонит лед, какой плохой ветер. Они боятся.
— Но зима без мяса еще страшнее.
— Да, умилек, еще страшнее.
— А ты поедешь?
— С тобой поеду. А если мы с тобой скажем — надо ехать, они тоже поедут.
Ушаков взял ружье. Иерок — тоже. Вдвоем пошли к лодке. За ними, без лишних слов, — Павлов. За Павловым — еще пять смельчаков.
Моржи были у кромки ледового пояса. Льдины вздымались на штормовой волне. Одна перевернулась возле лодки. Вода забурлила воронкой, снова вытолкнула ледяной столб, который тут же с треском и звоном рухнул набок, обдав охотников каскадом брызг.
Недаром, однако, Иерок считался лучшим рулевым побережья. Он вывел лодку к лежбищу. Залп. Две огромные туши остались на льдине. Но смелым выходом в бурное море Ушаков добился гораздо большего: в охоте на моржей его молчаливо признали равным эскимосу. Охотники увидели, что русский начальник не прячется за спины других, а первым идет туда, где опасно.
Он закрепил свое право быть умилеком. Он, по общему признанию, «умел жить». Эскимосы, язык которых не знает бранных слов, в гневе произносят лишь одно крайне оскорбительное выражение: «Клахито пых ляхе» (слабый, не умеющий жить).
От первой победы иногда далеко до окончательной. Ушаков и Павлов понимали, что для удачи промысла не надо всем тесниться у бухты Роджерса. Остров велик. Нет зверя в одном месте — ищи в другом. И Ушаков разведал новые лежбища моржей.
Но никто не захотел переселиться туда, в другую часть острова. Почему?
Потому, видите ли, что там места уже заняты. Кем же? Чертом Тугнагако.
Этот Тугнагако хитрый черт. Может, умилек помнит: некоторые эскимосы мазали лицо сажей, перед тем как садиться на корабль? Они хотели обмануть Тугнагако. Пусть он думает, что уезжают какие-то черные люди, а вовсе не эскимосы. Да разве его проведешь! Шаман Аналько сам видел Тугнагако там, где умилек хочет поселить людей. А с чертом шутки плохи! Он бы и в бухте Роджерса натворил бед, да, видно, побаивается большевика…
Ушаков убеждал, доказывал, высмеивал робких, пытался сыграть на самолюбии храброго Иерока — все тщетно. А показать пример, бросить надолго поселок и переселиться на новое место он не мог. Так победил черт Тугнагако…
Расплата за суеверия пришла в темную пору, когда лютовали шестидесятиградусные морозы, когда остров хлестали метели и об охоте нечего было и думать. Люди еще обходились без мяса, но собаки не ели вареный рис и дохли одна за другой.
Ушаков, Иерок, Павлов и молодой эскимос Таян погнали упряжки на север. Медвежьи следы неизменно приводили к опасно тонкой перемычке молодого льда, сильно подмываемой течением.
Так было раз, и два, и три. Наконец Ушаков рискнул — и тотчас провалился по плечи. Быстрое течение тянуло его под лед.
— Держись, умилек!
Таян бросился к нему, вытащил, но тут же провалился сам. Молниеносно выхватив нож, эскимос по рукоятку воткнул его в лед и держался, пока Ушаков полз к нему. Едва Таян оказался на льду, как снова провалился Ушаков. Выручая друг друга, оба проваливались снова и снова…
Ушаков слег с тяжелейшим воспалением почек. Именно от этой болезни погибли на острове два спутника капитана Бартлетта. В полубреду Ушаков слушал вой пурги. Ему мерещились зеленые дальневосточные дубняки и крик фазанов. Очнувшись, он видел лицо Иерока.
— Умилек, умирай не надо.