А посмотреть было на что! К вечеру проблески в облаках над скалами плавной синей отмывкой спустились к воде, волнение на водах стихло. Зеркало древнего Аяна нарушали лишь мощные всплески играющей рыбы. Иная довольно высоко выпрыгивала хвостом вверх и с силой шлепала им о ледяную воду. Самый клев!
Рядом с человеком лежал короткий охотничий карабин и мощный черный бинокль. И рация в кожаном чехле. Маленький переносной трансивер «Иесу». Ни палатки, ни костра поблизости не было видно. Но слабый запах дыма указывал на то, что костер все же есть и спрятан где-то неподалеку, скорее всего в зарослях невысокого ивняка.
Закончив чистить обувь, человек медленно встал, с удовольствием потянул сильные мышцы и не спеша разделся догола. Так же неспешно вошел в ледяную воду озера. Старинный обычай, накрепко вбитый в него мудрыми стариками родного высокогорного аула, наставлял каждый вечер омывать в живой холодной воде тело, особенно гениталии. Неважно, занимался ты перед этим физическим трудом или нет. Простатита крепкий человек в косынке не боялся, скорее всего, он даже не знал, что это такое.
Физическим трудом он не занимался с молоду. Его ухоженные тонкие пальцы ни разу не держали мотыги или тяпки. Только ласковый рифленый приклад винтовки или черный пластик автомата. Он был воином от рождения и всегда гордился этим обстоятельством.
После купания человек тщательно растер обильно поросшее черным волосом тело и оделся, на этот раз накинув на себя еще и теплую просторную камуфляжную куртку с капюшоном.
Наступало время. Человек достал компас и карту, привычно стал определять кибла — верное направление на Мекку. Это очень важно — для молитвы.
Вдруг он услышал низкий гудящий звук.
Звук шел издалека, с северного конца озера. Человек быстро привстал и взял в руки бинокль, одновременно подкручивая резкость. Недолго посмотрев в направлении гула, он удовлетворенно хмыкнул, кивнул еще мокрой головой и положил бинокль на охапку сухой травы, специально собранной для этой цели. Не спеша взял в руки «Иесу», включил подсветку тастатуры, медленно и веско сказал:
— «Долина», это — «Гамзат». Как слышите, прием…
Повторив эту фразу несколько раз и добившись хорошего качества приема, он произнес главное:
— Вертолет уже сел. Ми-шесть. Да, место я засек довольно точно. Садились долго, площадку выбирали.
Выслушал вопрос.
— Да, улетел. Сразу же… Улетел, говорю!
Помолчал, со снисходительной усмешкой выслушал наставления и указания, после чего добавил:
— Не учи… Все спрятано. В общем, они прилетели, выгрузились, а дальше смотри сам… Я-то реально готов, ты же меня знаешь. Площадку я давно выбрал… Прежде чем вылетите за мной, дайте мне знать по рации, она всегда рядом… Ну все, конец связи.
После этого он ненадолго отошел в кусты, вернулся назад с двумя плоскими банками бараньей тушенки, с легким шелестом вынул из ножен боевой нож «Ка-Бар» — один из лучших в своем классе, с затемненным антибликовым лезвием. Ножны были плетеные матерчатые из черной Кордовы, прикрепленные к чуть спущенному на бедро ремню. Гамзат быстро перехватил концентрические кольца рифленой ручки, широкое острейшее лезвие ножа вошло в жесть обеих банок как в масло. А то! Сверхкачественная высокотехнологичная сталь.
Человек съел содержимое быстро, без хлеба, не разогревая — в животе согреется.
Только после этого, тщательно зарыв ребром ботинка пустые банки в мелкую гальку, повернулся поудобнее на бревне, оглянулся и снисходительно удостоил древнее озеро оценкой:
— Ий-эх… Красиво как! Почти, как на Кавказе…
Глава 2
Рождение авантюры
Говорят, на ошибках учатся. Увы, в области общественного сознания это происходит редко, а применительно к России — крайне редко.
Факты ошибок, а порой и провалов в национальной и региональной политике всегда охотно и часто признавались. Но при полном отсутствии желания учиться на них. Знаменитые грабли, похоже, запомнили свою траекторию не хуже кометы Галлея, и взрыв произошел.
В начале было плохо.
Север огромной страны долго и терпеливо ждал, когда на него обратят внимание. Граница вечной мерзлоты пролегает по азиатскому материку, рассекая его по диагонали. Эта же граница делила великую страну и по другому признаку.
Большинство жителей центральных районов всегда считали Север непутевой и скандальной частью России. В их понимании, жизни в тех краях быть не могло. А люди, обитающие на Севере, ущербны уже тем, что их занесло на эти «кулички». Сибирь, Якутия и «все, что правее» — нужны. Как источник богатства. Но только не для самих себя. С Ломоносовыми в последние годы дело обстояло из рук вон.
И в двадцать первом веке властители упорно старались опровергнуть опыт предков. Постоянно заявляли о бесперспективности основательного освоения северных территорий. Не осваивали новые просторы, а разваливали обжитые. Не получалось у них, а винили дураков-северян, которые (до сих пор!), не удрали в теплые края. Государство только обещало деньги на не менее печальную перспективу — переселение людей в южные районы, перенаселенные, задавленные безработицей и нищетой, бомж на бомже. Никто уже даже не врал о «возможном возрождении»…
Главным аргументом были «трудности содержания инфраструктуры на Севере». Трудности нынешних правителей пугали. Еще одним доводом «против» стало наличие на югах личных огородов. В конце двадцатого века власти некогда могучей России предлагали всей стране черпать свое благосостояние в земледелии — как в средние века! «Вот поедете, заведете огородик…»
Все шло к тому, что население должно было окончательно разделиться на сытых и бедных. На москвичей (число которых к тому времени перевалило уже за два десятка миллионов) и нищих жителей вечно дотационных юга и центра России. Третьей частью населения, по мысли «гениев», должны были стать небольшие бригады шабашников-вахтовиков, заброшенных на север от линии Мурманск-Владивосток. Этим предстояло добывать природные богатства за нормальные, по южным меркам, деньги. Об экологии и потомках думать стало неприлично.
Верхом больной фантазии государственных мужей было создание добровольно-принудительных «резерваций» на охваченном безработицей юге Сибири. Там бывшие жители Севера могли доживать свои дни, сидя в типовых домиках, которые им не принадлежали и не могли быть переданы по наследству. Детям и внукам места в резервациях заведомо не было.
Демократия не помогала, а порой и вредила. Во всем Красноярском крае проживало только три миллиона человек — арифметика всегда была на стороне Москвы. И тогда начался бунт. На удивление спокойный.
Первой психанула Якутия. Этого не ожидал никто. Скандально громкие акции протеста были редки в этих краях. Железных дорог, а следовательно, и рельсов, на которых можно сидеть, здесь было мало — протесты и угрозы не имели должного антуража. Колоссальные богатства оставались лежать в земле или уходили за бесценок в нормальные страны. Города смывало паводками. Кризис следовал за кризисом, правительство за правительством. Москву уже никто не понимал. А главное — никто не интересовался тем, что происходит в пределах ВСКР — Великого Садового Кольца России… Сама Столица до сих пор думала, что в Якутии только и делают, что ездят на оленях.
Новый Президент оказался в заведомом проигрыше. Он не имел былых заслуг в области геополитики и госбезопасности, не владел практикой политэксплуатации бронетехники — ни на митингах, ни в Чечне.
Президент просил подождать. Увы, переходных периодов такой длительности не бывает. Кроме того, Дума, тридцать три раза ученая прежними главами государства, первым делом начала кроить Конституцию под новые реалии. Население центральных районов страны еще охотно участвовало в дискуссиях, но окраины уже угрюмо молчали.
Момент был очень удобный.
Запад, тот, который есть Воплощение Золотого Миллиарда Планеты, чрезвычайно обрадованный перспективой исчезновения с карты мира гигантской России, а из ума — вечной головной боли от неуправляемого соседа, обещал помощь всем подряд. Экономика уже не обваливалась — некуда было обваливаться. Похоже, Москва сама устала от акций шахтеров и земледельцев, постоянно ломающих свои каски и лопаты об асфальт. Там, «за кольцом», похоже, искренне считали, что так называемые провинции только мешают жить. Энтропия нарастала везде, но Якутия удивила всех, объявив о создании независимого государства.