Собравшиеся в церкви уделяют все больше внимания повторяющимся раскатам грома, чем буре, поднимающейся в груди священника. Предвестники ненастья волнуют собравшихся. Беранже спешит закончить свою речь, вдохновляясь Евангелием от Матфея: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и Республике!»
Конец церемонии получился на скорую руку. Он бранит детей из певчего хора и спешит дать причастие. Вдруг в то время, когда он дает последнюю облатку Аглае, молния оплетает церковь огненной короной, ослепляющий кнут хлещет по статуям и по главному алтарю, и от его оглушающего грохота собравшиеся начинают моргать глазами.
Люди с обеспокоенными лицами поворачиваются к святому Року, покровителю стад, а испуганные женщины взывают к святой Агате, которая прогоняет грозы. Этого достаточно Беранже, чтобы подвести к концу свою мессу. Он благословляет их всех и отпускает жестом. Тотчас они устремляются наружу к стойлам, на поля и на пастбища.
Прогнав детей из церковного хора, Беранже остается один, безнадежно одинокий. Блеск молний и дождь проникают под своды церкви; он остается невозмутимым, убирая то, что должно быть сохранено: облатки, дискос и чаши. Что он может против стихии? А если на то была воля бога, чтобы изнурить его?
Над его головой стонут и скрипят деревянные перекрытия. Вокруг него стены наполняются водой. Под ним дрожит фундамент. Церковь страдает, и Беранже тоже страдает вместе с ней. Две горькие складки перечеркивают низ его лица. Что он может против терзаний, которые у него в крови? Должен ли он удовлетвориться утешительными словами Будэ? Может ли он питаться притчами и загадками? Аббат из Ренн-ле-Бэн, к которому он наведывается раз в неделю, повторяет ему беспрестанно, что богатство доступно всем. А когда он спрашивает его, чтобы узнать рецепт, загадочный маленький человечек ему отвечает: «Не будьте нетерпеливым. Следуйте по пути, который я вам указал. Сегодня самое лучшее для вашей души — это развивать самого себя. Завтра, когда вы будете в состоянии уйти от ловушек, которые нам ставит жизнь, для вас наступит время, чтобы отправиться на поиски золота».
При мысли о золоте Беранже крестится и опускает глаза. Сколько еще времени ему удастся противостоять искушению получить его обманными способами? Он пожимает плечами: ни к чему убивать свои желания молитвами, с каждым восходом солнца они оказываются сильнее, и еще сильнее после его встреч с Будэ. Аббат впрыснул ему яд, действие которого он не в состоянии прекратить.
Последняя вспышка молнии выводит его из грез. Он слышит, как дождь стихает. Агонизирующая гроза умирает к северу от деревни. Мрачный свет проникает в церковь через дверь, которую позабыли притворить стремительно убегавшие верующие. Все кончено. Осталось потушить шесть свечей, и он сможет вернуться к себе.
Затушив последний фитилек, он сгибает одно колено и крестится еще раз. Хотя он и исполнил свой долг, он чувствует себя неудовлетворенным, полным горьких воспоминаний. Он не только совершает богослужение в наихудших условиях, но вдобавок его прихожане не приносят ему чувства выполненного долга. Все они плохие христиане. Достаточно небольшой грозы, чтобы они мгновенно покинули его.
Не все, однако. Оборачиваясь, он угадывает чье-то присутствие в тени исповедальни.
— Кто здесь? — спрашивает он, немного удивленный.
— Мари, — отвечает тихо незнакомец.
Мари?.. Он напрягается: Мари Денарно! Он ощущает, как в его груди резко нарастает чувство счастья и страха. Малышка Мари, такая красивая, такая свежая; она больше не появлялась с момента их первой встречи. И ее отсутствие мучило его какое-то время до такой степени, что он чуть было не осведомился о ней у Будэ.
Оказавшись перед ней, он не знает, как себя держать: должен ли он вести себя как священник или же как мужчина? Должен ли он говорить ей «дочь моя» или просто — «Мари»? Но она сама берет инициативу в свои руки и шепчет ему:
— Я рада видеть вас снова.
— Я тоже, Мари, — бормочет он, краснея.
Приближаясь к ней, он замечает, что она промокла с ног до головы. Тогда он проявляет беспокойство:
— Но ты же промокла! Ты простудишься!