Г о л о с а и з п у б л и к и:
— Точно, Будрис виноват!
— Будрис!
— Будрис — мошенник!
— Наказать!
— В тюрьму!
— В тюрьму такого!
С у д ь я. Пристав!
П р и с т а в (публике). Тихо! Прошу успокоиться и соблюдать порядок!
Ю к н а (говорит хладнокровно, подчеркивая отдельные слова). Господин судья! Моя коллега апеллировала преимущественно к чувствам и даже прибегла к политическим обвинениям. Я ее понимаю. Что ж еще остается делать, когда не имеется веских и прямых доказательств? А истина какой была, такой и остается: Кибартасу были даны в долг все три тысячи. Не сразу, а частями. Пусть те деньги, при передаче которых присутствовал свидетель Янулис, были уплачены за сено. Но мой доверитель мог давать деньги Кибартасу и в другое время, когда Янулис не видел! И он их давал! Главный свидетель того, что деньги были даны, — векселя. То, что векселя двойные, это еще надо доказать. А кто доказал это? Никто! Начнем с так называемых «угроз свидетелю». О чем свидетельствует такая выдумка? Если даже предположить, что подобные обстоятельства имели место, это всего лишь попытка повлиять на показания свидетеля. А векселя — совсем другое дело. Они — факт. Человек может иметь склонность поговорить перед судом со свидетелями, возможно, и предупредить их кое о чем, но это еще абсолютно не доказывает, что он мошенничает с векселями, а тем более что затеял на этот раз какую-то аферу. Показания свидетельницы Антанайтите ничего не прояснили. Остаются лишь показания Каролиса Будриса. Но ведь он — сын обвиняемого! Суд не должен принимать во внимание его свидетельство. Оно не имеет значения. Никакого! Сын против отца! Каждому ясно — за этим что-то кроется. А это «что-то» — семейная драма. (Повернувшись к Будрису, проникновенно.) Прости меня, друг мой, за то, что я намереваюсь сказать. Три года назад мой подзащитный выгнал сына. Порядочного, достойного сына никто из дома не выгонит. Даже не вполне достойных не гонят. Многие ли юноши свободны от недостатков? Но живут себе дома. А Будрис вынужден был пойти на эту крайнюю меру. Значит, его сын был неисправим. Прошло три года. Разве кто-нибудь направлял в это время Каролиса Будриса на путь истинный? Никто! Если не испортил еще больше. А что это действительно так — вы могли убедиться сегодня сами. Вернувшись, блудный сын решил мстить отцу. Да, господин судья, мы имеем дело просто с элементарным сведением счетов. У отца неприятности, а сынок старается подлить масла в огонь. Никаких других соображений у него нет. В связи с вышеизложенным, прошу выдвинутое против моего подзащитного обвинение считать недоказанным, а иск о взыскании с него полуторы тысячи литов — отклонить.
К и б а р т а с. Господин судья, его сын и тогда уже за меня заступался. За это его и выгнали.
Б у д р и с. Это мое дело.
К и б а р т а с. Ты ж просто хотел землю у меня оттягать, и все!
С у д ь я (Кибартасу). Прошу успокоиться.
Н а р б у т е н е. Господин судья, свидетельница Антанайтите показала, что сын Будриса заступался за Кибартаса. Я сказала, что этот момент ее показаний может нам понадобиться. Прошу еще раз допросить Антанайтите.
С у д ь я. Антанайтите!
Антанайтите подходит к судейскому столу.
С у д ь я. Вы говорили, что служили у Будриса?
А н т а н а й т и т е. Точно, господин судья, служила. Только Будрис, как подходил срок жалованье платить, всегда старался, как бы это сказать, ну, недодать, что ли, то за одно удержит, то за другое… Горшок там разбился или еще что… Понимаете, господин судья?..
С у д ь я. Отвечайте только на мои вопросы. Вы знаете, из-за чего Будрис прогнал сына?
А н т а н а й т и т е. Как не знать. Не хотел господин Каролис учиться на этого, как его там… на агронома. (Словно сообщает судье некий секрет.) У него, господин судья, как бы это сказать, стремление, ну, призвание, — во! — призвание к этой своей музыке!
Н а р б у т е н е. А такие стремления обвиняемому не по душе! Это тоже характеризует Йокубаса Будриса!