Ю к н а. Ну, это дело вкуса, коллега.
Н а р б у т е н е (Антанайтите). Вы тут уже говорили, что Каролис Будрис заступался за Кибартаса. Может, припомните, что он тогда, заступаясь, говорил? Слово в слово.
А н т а н а й т и т е. Это молодой хозяин-то?
Н а р б у т е н е. Да.
А н т а н а й т и т е (думает). Слово в слово… Не помню… Об этих векселях говорил…
Н а р б у т е н е. А что говорил Будрис?
А н т а н а й т и т е. Будрис? А тоже о векселях.
Н а р б у т е н е. Упоминали они гарантийные векселя?
А н т а н а й т и т е. Во-во… гарантийные.
Н а р б у т е н е. Не припомните ли — слово в слово, — что говорил Будрис?
А н т а н а й т и т е. Погодите… Вроде так: «Будь спокоен, за эти… гарантейные векселя я ничего не возьму». Наверно, хотел даром их отдать.
С у д ь я. Будрис так сказал?
А н т а н а й т и т е. Во-во, Будрис.
Ю к н а (Антанайтите). Может, он тогда векселя какого-нибудь там Казлаускаса поминал?
А н т а н а й т и т е. Может…
С у д ь я. О чьих векселях говорил Будрис, когда сказал: «За эти векселя я ничего не возьму»?
А н т а н а й т и т е. Не знаю.
Н а р б у т е н е. Но ведь тогда, когда упоминались гарантийные векселя, у них разговор о Кибартасе был?
А н т а н а й т и т е. О Кибартасе.
Н а р б у т е н е. И никакой другой фамилии они не называли? Только Кибартаса?
А н т а н а й т и т е. Только.
Ю к н а. А где вы находились, когда они разговаривали?
А н т а н а й т и т е. А я те большие розовые кусты под окнами веревочками подвязывала.
Ю к н а. Окна были закрыты.
А н т а н а й т и т е. Открыты!
С у д ь я (Антанайтите). Прошу сесть.
А н т а н а й т и т е. Открыты, господин судья! (Садится.)
Н а р б у т е н е. Господин судья! Обвиняемый утверждает, что не брал у Кибартаса никаких гарантийных векселей. А вот только что свидетельница показала, что он говорил с сыном именно о гарантийных векселях. Это новое, неожиданное, прямое доказательство.
Доводы моего коллеги полностью отпадают, так как показания сына обвиняемого подтверждаются совершенно посторонним человеком. Хотя и так ясно, что показания сына ни в коей мере не являются местью отцу, как пытается представить это мой коллега.
Преступление следует считать доказанным. Обвиняемый стал жертвой собственной алчности, пошел из корыстных побуждений на преступление. Интересы общества и государства требуют принятия строгих мер, дабы преградить путь подобным преступлениям. Всецело поддерживаю обвинение, прошу осудить обвиняемого, а по гражданскому иску взыскать с него полторы тысячи литов.
К и б а р т а с. И вернуть мою землю.
Ю к н а. Господин судья! Насколько я понимаю, свидетельство Антанайтите не имеет юридической ценности. Видимо, память у нее не выше умственных способностей. И это еще вопрос, имеет ли она вообще право давать какие-либо показания. Шаталась, видите ли, под окнами и краем уха слышала какой-то разговор о векселях… О чьих векселях? «Не знаю». Разве у моего подзащитного не могло быть других векселей, выданных ему другими людьми? Я уверен, что так оно и было в действительности: он мог в разговоре с сыном поминать о векселях десятка посторонних лиц. Предположим даже, что он действительно говорил о каких-то неизвестных векселях, но разве доказано, что речь шла именно о векселях Кибартаса? Что, именно манипулируя его векселями, совершил он преступное деяние? Мы не имеем права утверждать это. У нас нет доказательств. У нас есть лишь предположения, догадки, сомнения… А раз так, то прямыми доказательствами являются только слова сына. Неужели суд, вынося свой приговор, будет опираться на показания сына против отца? Что означал бы такой прецедент? Смею утверждать, господин судья, что это значило бы натравливать детей на родителей. Какое влияние оказало бы это на воспитание общества, на крепость семьи? Ясное дело — негативное. Это было бы каплей яда для нас всех.
Наконец, кто может поверить, если это не подтверждено неопровержимыми доказательствами, в то, что этот немолодой уже, живущий в достатке, уважаемый гражданин, не совершивший за всю свою жизнь ни единого противозаконного деяния, взял бы теперь и опозорил свои седины из-за каких-то там векселей?! Нет. Я не могу этому поверить. И думаю, никто из нас не поверит. Моему подзащитному, старому и уважаемому человеку, можно только посочувствовать: какое несчастье иметь подобного сына! Сына, который не постеснялся явиться сюда, в суд, чтобы свести счеты с отцом. Если этот юноша — честный и достойный человек, он должен признаться нам, что заставило его давать показания против отца… С разрешения господина судьи, я еще раз задаю ему этот вопрос. (Повернувшись к Каролису.) Господин Каролис Будрис, что заставило вас свидетельствовать против отца?