А д о м а с (зло). Не лицемерь. Чего ты от меня хочешь? Что прикажешь мне делать, чтобы встать с тобой вровень? Танцевать? Стрелять зайцев? Чего ты от меня хочешь?
К с а в е р а. Ничего! Ничего от тебя не хочу! Ни снисхождения, ни жалости! Только отпусти меня! Я хочу свободы!
А д о м а с. А какая тебе нужна свобода? Чего тебе надо? Свободы спать с кем придется, как последняя шлюха?! Сегодня с одним, завтра с другим? Так? Нет уж, теперь меня не прерывай… Понимаю, ты меня больше не любишь. Твоя любовь ко мне была только вспышкой, холодным фейерверком, шутихой. Два года со мной прошли для тебя бесследно… Но я тебя люблю. Иначе… Но люблю… Молчи и слушай! Слушай!.. Мне не привыкать к одиночеству. Знаю, его не избежать, если однажды имел несчастье родиться. Так уходи же, если это для тебя так просто. Пулю себе в лоб не пущу, как бы тебе этого ни хотелось. Уходи. И забирай все. Все, что у меня есть. Мои статуи — тебе они нравились. Можешь их продать. За них дадут хорошие деньги. Но от него ты должна отказаться. Раз и навсегда. Иначе тебе будет худо. Очень худо.
К с а в е р а (упавшим голосом). Почему ты его так ненавидишь?
А д о м а с (помолчав, придумал). В тот страшный час я дал слово его матери и его отцу позаботиться о судьбе их ребенка.
К с а в е р а. Неправда.
Молчание.
Ты же знаешь, что это ложь.
А д о м а с (упрямо). Нет, правда.
К с а в е р а. Тогда помоги мне, если любишь!.. Помоги его забыть… Пойми, что это для меня… Со мной никогда ничего такого не было. Он… он… он… и ничего мне больше в жизни не надо. Ты сказал, что у меня в душе бес. Может, ты прав. Изгони беса!.. Но сегодня моя душа принадлежит ему. Освободи меня, если можешь… Освободи, и я его забуду. Забуду…
Наверху джаз играет современный вальс. По лестнице торопливо спускается Р и м а с. За ним гонится д е в у ш к а, с которой он пришел. Римас жестом просит девушку вернуться наверх и входит в квартиру Брунзы.
Р и м а с (взволнованно; пожалуй, он немного пьян). Добрый вечер, Ксавера!
К с а в е р а (просияв). Римас!.. Ты!..
Р и м а с. Я не хотел приходить, но пришел… (Адомасу.) Добрый вечер.
А д о м а с. Добрый вечер, Римас.
Р и м а с. А! Камин! Там тоже был немецкий… Ладно, не в этом дело… Я нашел ее стихи…
А д о м а с (резко). Тересе?
Пауза.
Р и м а с. Да. Одно из них я запомнил наизусть.
К с а в е р а. Прочитай.
Р и м а с (Адомасу). Вы знали, что она писала стихи?
А д о м а с. Нет.
Р и м а с. Странно… Я его прочитаю. (Адомасу.) Можно?
А д о м а с. Читай.
Р и м а с (читает):
(Адомасу.) Вы не знаете, кому посвящены эти стихи?
А д о м а с (сквозь зубы). Не знаю.
Р и м а с. Вам. Там было написано.
Адомас молчит.
Почему мать посвятила такие стихи вам?
А д о м а с. Если бы она была жива, она бы тебе объяснила…
Ксавера, словно окаменев, стоит в неверном свете огня из камина.
Р и м а с. Но она мертва, и я хотел бы, чтобы объяснили вы…
Адомас молчит.
Ваше имя упоминается там не раз. Например, там есть такие строчки: «Ночи полны его совести крика… Куда мне уйти от него?..» Помните, вы сказали, что пошли в оцепленный гестаповцами дом. Почему вы это сделали? Ради чего подвергли себя такой опасности?
Адомас молчит.
И потом: когда арестовали отца? Вы помните?
А д о м а с. Паулюса арестовали в сорок первом… в начале декабря.
Р и м а с. В начале декабря?
А д о м а с. Да… кажется, точно не помню.
Р и м а с. А мать?
А д о м а с. Недели через две.
Р и м а с. А я читал, что отца схватили еще в сентябре, а мать — только весной, месяцев через шесть-семь… Уже в сорок втором…