Адомас молчит.
Женщина, которая меня спасла, говорила, что я родился в сорок третьем…
К с а в е р а. Через полтора года после смерти отца!.. Как это может быть!..
Р и м а с (спокойно). Конечно, не может. Я на год старше, чем по документам.
А д о м а с. Время было такое… Все спуталось в памяти у людей… События, числа…
Р и м а с. Вы один можете рассказать мне об аресте матери. Как это было? Никто, кроме вас, этого не видел.
А д о м а с. Пришел гестаповец, сказал, что вызывают на допрос… Тогда тысячи людей таскали… Я не хочу… больше говорить…
Р и м а с. Простите… вы любили мою мать?
А д о м а с. Я ее уважал… Она была этого достойна.
Р и м а с. Вы не хотите ничего рассказывать. Не понимаю… Почему? Тут что-то кроется! Ведь мне нужно, знать!
К с а в е р а (вдруг резко). Что кроется? Говори! В чем ты его подозреваешь?
Р и м а с. Товарищ Брунза может мне многое рассказать.
К с а в е р а. Но не хочет.
А д о м а с (перестав владеть собой). Почему не хочу?
Римас и Ксавера поворачиваются к Адомасу.
К с а в е р а. Ну, тогда говори!
А д о м а с. Что? Что?
Пауза.
Р и м а с. Меня волнует вот какой вопрос… Может, я не имею права… Но молчать я не могу. Когда начали ставить памятник отцу… один бывший узник Девятого форта бросил такую фразу: «Смотри, памятник твоему отцу делает предатель. Позор!» (Кричит.) Понимаете? Он сказал, что это позор! Верить ему или нет?
А д о м а с. А как ты думаешь?
Р и м а с. Я не хочу верить. Но мне нужна правда. Ведь, может, не было другого выхода? Нельзя было иначе?.. Но я должен знать.
А д о м а с (себе). Спокойно… спокойно…
Р и м а с. Я не хочу говорить спокойно! Вот что… Я вас сведу с этим бывшим узником. Пусть скажет в лицо! Такими словами не бросаются!
К с а в е р а. Перестаньте терзать друг друга! Вы и меня сведете с ума. Адомас! Как это было?
Освещение меняется. Мастерская. Статуи.
А д о м а с. Больше не могу… Надо сказать правду.
А д о м а с 2 - й. Скажи, что отец его предатель! А мать… спала с предателем.
А д о м а с. Это его убьет, и меня — тоже.
А д о м а с 2 - й. Клеймо предателя более живуче, чем человек. Оно переживет меня. Но должен ведь я разделить с кем-нибудь эту проклятую ношу? Мне она уже не по силам.
А д о м а с 2 - й. Хочешь переложить ее на плечи собственного сына?
А д о м а с. Я верил, что, сказав, где он скрывается, я не подвергаю его смертельной опасности, что Паулюс им уступит, как уступил я.
А д о м а с 2 - й. Тоже станет предателем?
А д о м а с. Я не мог поверить, что он выдержит такие муки и заплатит за это жизнью. Он ведь не выносил физической боли… Я мерил его по себе!
Освещение меняется.
Снова квартира Брунзы. Вечер. Перед А д о м а с о м двое — Р и м а с и К с а в е р а.
А д о м а с. Был фашизм. Страшное время… Вам не понять, какое страшное, если вы через это не прошли… человек погружался в бездну…
Пауза.
Я не удержался на краю, как и тысячи других. Не сумел вовремя умереть. Не сумел стать мучеником, хотя мучили меня беспощадно. (Молчит.)
Р и м а с. Ну, а дальше?
А д о м а с. Тогда, в гестапо, под пытками, я назвал следователю адрес, где скрывался Даугирдас.
Пауза.
Ну, а теперь, Римас, делай со мной, что хочешь. Я готов ко всему.
Римас, словно защищаясь от удара, прикрывает руками лицо. Ксавера подходит и кладет ему руку на плечо.
К с а в е р а. Ну вот и все.
Р и м а с. Почему?.. Да… Вот и все? (Адомасу, тихо.) Как вы могли?.. Он был бы жив… У меня был бы отец… И еще посмели делать ему памятник! (Грозя кулаком.) Как вы смели?!
А д о м а с. Я вложил в этот памятник муки своей совести, весь свой талант, и он стал главным делом моей жизни! Говорят, что этот памятник — лучшее, что я создал, что он… прекрасен. Этот памятник должен был стать оправданием моей жизни… оправданием тому, что я остался жить… Но оправдания нет… Нет! И памятник должен быть уничтожен.
Римас пятится. Минуту он стоит, не говоря ни слова. Резко поворачивается и выбегает. Долгая пауза.