А н д р ю с. Ну да — мы не люди. Не то что вы. Мы хотя бы бьем только со злости.
О т е ц А н д р ю с а. Кто это «мы»?
А н д р ю с. Я. Молодые. Те, кто хотят жить, понятно?
О т е ц А н д р ю с а. Жить? Это называется жить? Вы же паразиты, гангрена на теле настоящей молодежи. Вы ее отравляете!
А н д р ю с. Я пока еще никого не отравил. Будь спок.
О т е ц А н д р ю с а (с болью). И я должен на это смотреть. На своего собственного сына…
А н д р ю с. А чем уж я так плох? Чего ты расстраиваешься? Ну, выпиваю, для тебя это не новость. Кто теперь не пьет? Зато — не ворую. Это пошло.
О т е ц А н д р ю с а. Воруешь! Хорошо, что я тебя устроил в архив, где украсть нечего. А из дома тянешь, угоняешь чужие машины.
А н д р ю с. А ты купи мне свою. Давно прошу.
О т е ц А н д р ю с а. Сам на нее заработай.
А н д р ю с. Не могут же все быть космонавтами. Или прокурорами…
О т е ц А н д р ю с а. Но хоть кем-то надо быть! А ты кем хочешь быть? Не ухмыляйся! Кем?
А н д р ю с. Молодость дается один раз. Да и то не всем. У тебя, кстати, ее не было. Я просто хочу жить. И все. Не беспокойся, мы знаем, что с собой делать…
О т е ц А н д р ю с а. Слышал. Только и разговоров, что «убью». Уроды!
А н д р ю с. Это для сильных ощущений. Нам так нравится. Никто теперь не хочет скучать на подножном корму.
О т е ц А н д р ю с а. Нам скучно не было.
А н д р ю с. Ну да, у вас же была классовая борьба.
О т е ц А н д р ю с а. А что, теперь ее нет?
А н д р ю с. В Литве не наблюдается. А в Париж почему-то меня не шлют.
О т е ц А н д р ю с а. Значит, мы же и виноваты в том, что вы такие? Тем, что победили в классовой борьбе? Что уничтожили нищету и неравенство? Вам, видите ли, стало скучно жить. Ну, спасибо, уважили…
А н д р ю с. На здоровье. Это мы вам должны спасибо сказать. За то, что вы нам создали условия, перебили врагов, для нас на совесть поработали. Дайте ж нам, так сказать, пожать плоды… насладиться мирной жизнью.
О т е ц А н д р ю с а. Втоптать ее в грязь? Превратить в навозную кучу? Не позволим! Нет!
А н д р ю с. Не ори. Мы по крайней мере не хвастаем, что нам все ясно и вокруг не жизнь, а цветущий сад, по которому одни только ангелочки летают.
О т е ц А н д р ю с а. Никто не говорит, что кругом уже цветущий сад. Но голода вы не знали, крыс вам жрать не приходилось. А это уже кое-что. И страха за завтрашний день у вас тоже нет.
А н д р ю с. Зато другой страх остался.
О т е ц А н д р ю с а. Врешь, ничего вы не боитесь. К великому сожалению.
А н д р ю с. Боимся. Одиночества, скуки, серых будней. Ваших так называемых «трудовых будней».
О т е ц А н д р ю с а. Ах, так? (У него падают очки.) Найди очки! (Кричит.) Слышишь, подними очки!
Андрюс подает отцу очки.
(Берет телефонную трубку, набирает номер.) Мой сын ночью угнал чужую машину. Арестуйте его…
А н д р ю с. Ах ты… (Ударяет отца кулаком по голове.)
О т е ц А н д р ю с а. Щенок! И бить еще не умеешь. (Бьет Андрюса с такой силой, что тот падает. Взглянув на лежащего сына, снова берет трубку.) Нас прервали. Вы меня поняли? Арестуйте его и строго накажите…
З а т е м н е н и е.
Обстановка первой картины. А н д р ю с , Ю л ю с и Л у к а с с хохотом читают дневник Беатриче.
Ю л ю с. Вот это девка! Огонь!
Л у к а с. Как ты его стащил?
А н д р ю с. Долго ли умеючи… (Читает.) «Как мне пришло в голову побежать к его дому! В полночь. Посмотреть, какой он, когда бывает один. Что делает? Он, верно, как раз умывался. Был виден в окно только до пояса. И до чего красивый. Не может в таком прекрасном теле жить душа калеки! Мне стало стыдно, что я подглядываю, и я убежала. Сторож уже запер ворота, кричит: «Прыгай!» Как я перелетела через ограду, сама не знаю. А сторож мне вслед: «Эй, девка, куда ты? Согрей старика, косуля!» Бегу и плачу! Пускай, пускай все надо мной смеются. Косуля!»
Л у к а с. Она тебя любит. Вот подфартило!
Ю л ю с. Ну, давай дальше!
А н д р ю с (читает). «Пьяный Рукас избил жену. У них семеро детей. Шеи тоненькие… Кто-то сказал: «Нечего рожать как щенят…» Господи, как страшно!»
Андрюс, Лукас и Юлюс хохочут.
Между прочим, вчера я утопил трех щенков нашей Дианки. Вот визжали… (Читает про себя, хихикает, потом читает вслух.) «Я спросила у Ниёле, — мы с ней решили писать друг другу в классе письма, и кто напишет самое глупое, покупает булку, — можно ли родить ребенка от черта? Она спрашивает: «От какого черта?» Я ей ответила: «От самого красивого». Записки перехватила завуч Дубайте. Что тут было! Старая дева чуть не лопнула от злости. А сама красит волосы и вихляет задом, как обезьяна!»