Он сел в маленький "Форд", завёл мотор и вскоре был в маминой квартире. Мама, увидев его, обрадованно улыбнулась и попыталась подняться с кресла со словами:
- Лёшечка пришёл! Вот хорошо! Сейчас я тебе дам пообедать! Ну, как там на стройке?
- Нет, нет, нет!!!– возразил Алексей Витальевич, подбегая к матери, и осторожно вновь усадил её в кресло.
В этот момент странное и неприятное чувство раздвоенности сознания у него исчезло. Раздвоенность как бы испарилась, но знание будущего сохранилось в мельчайших деталях. "Значит, пока я всё делаю правильно!" – подумал Фёдоров и начал осуществлять свой план – лечить мать, спасать её жизнь. Одним словом, исправлять реальность, которая хотя и состоялась, но была для него совершенно неприемлема, нестерпима, завершилась полным крахом… Он намеревался весь сегодняшний день провести с матерью, а с завтрашнего дня начать лечить её препаратами для укрепления костей.
Странное дело: чувствуя нараставшую физическую усталость, он одновременно испытывал огромное моральное облегчение, даже некую приподнятость. Пообедав и не допуская, чтобы мать поднялась из своего кресла, Алексей Витальевич обзвонил аптеки Калининграда, узнал, где можно купить необходимые лекарства. Затем позвонил жене, сказал ей несколько ласковых и приятных слов и предупредил, что сегодня задержится у матери.
- А ты, солнышко, звонишь от неё? – спросила Виктория Петровна,– Что-нибудь случилось?
- Да! – ответил Фёдоров,– Есть основания! Потом расскажу. Сегодня тебе придётся ехать на автобусе, слышишь? Не на маленьком, а на большом, на том, что отправляется в семнадцать десять! Сможешь не опоздать на него?
В ответных словах жены не было ничего, кроме удивления, но в тоне Фёдоров уловил признаки обиды. Да и было от чего: почему это он не может заехать к ней на работу, забрать – в её-то положении, а затем вместе съездить в универсам, как это было уговорено?! Так оно и произошло в прошлой действительности. Алексей Витальевич, не зайдя к матери и отдохнув до четырёх, отправился в Калининград, встретил свою радостно улыбнувшуюся ему жену, усадил в машину, отметив про себя, что изменения её фигуры теперь, пожалуй, заметны уже не только женщинам. А потом.. Потом был сплошной кошмар: пьяный бритоголовый деляга, ринувшийся к своему "Мерседесу" прямо перед капотом машины Фёдорова; резкий визг тормозов, белое как мел лицо жены и кровь на её сиденьи; бешеная гонка через весь город в акушерско-гинекологическую больницу; бессонная ночь возле отделения патологии беременности; звонок на сотовый телефон маминых соседей, сообщивших, что Ольга Алексеевна лежит на полу и кричит от болей: видимо, перелом, и нет никого рядом с ней.
Эти мысли или, точнее, воспоминания мгновенно пронеслись перед Фёдоровым, когда он, мучаясь сомнениями в правильности избранного решения, спокойным тоном увещевал свою любимую:
- Птичка! А ты помнишь, какой сегодня день, какое число? Правильно! – Пятница, тринадцатое июня! Так что, – ты же меня знаешь, – лучше мне сегодня никуда на машине не ездить, а тебе не спешить, не напрягаться и не нервничать! Если не успеешь на пятичасовой, то не спеши, не волнуйся, а позвони, когда выедешь. Я тебя встречу.
Тон ответа жены успокоил Алексея Витальевича: выходило, что его объяснения были ею приняты. Зато мама видимо уловила что-то неестественное, непривычное и в его тоне, и в поведении. Она с недоумением и растущей тревогой смотрела на своего сына. Заметив это, тот счёл возможным солгать ей:
- Понимаешь, нехороший сон видел. Да и день сегодня действительно нехороший. Боюсь садиться за руль! Никуда я от тебя не уйду, пока спать не ляжешь. Ты только не волнуйся!
- А как же Вика?! Как ты можешь оставлять её одну в таком-то состоянии?! А стройка, наконец? Я хочу скорее в домик, чтобы мы жили там все вместе! – с нарочито детской интонацией, но с ещё не угасшей тревогой в глазах протянула Ольга Алексеевна.
Фёдоров, как умел, успокоил мать и, отправившись на кухню, стал ловко орудовать кастрюлями и половниками. Услышав, что мать грохочет костылями, пытаясь встать с кресла, Алексей Витальевич бегом бросился в комнату и усадил старую женщину в кресло с мягким упрёком:
- Я же просил, мама, сегодня не вставать!
- Но мне. Но мне нужно, в одно место! – возразила мама.
- Хорошо! Тогда давай, пересаживайся в коляску, а я тебя поддержу и довезу!
Возникшее было вновь чувство раздвоенности при этом опять исчезло. "Ага!"– понял Фёдоров,– "Вот и метод контроля правильности действий! Значит, бифуркацию пока что полностью миновать не удалось. Достигнутые изменения прошлого не стабильны!" От этих мыслей тревога о жене вспыхнула с новой силой. Он набрал номер её сотового телефона, но ответа не дождался. Позвонил на рабочий телефон: тоже нет ответа. Тогда Фёдоров набрал номер охраны и, представившись, узнал, наконец-то, успокоившую его весть: Виктория Петровна ровно в пять ушла с работы на автобус.
Так, в тревогах о жене, заботах о матери прошёл день. Без десяти шесть, заручившись твёрдым обещанием матери не вставать с кресла до его возвращения, Алексей Витальевич отправился на автовокзал встречать жену. Только обняв её, ещё стоявшую на ступеньке автобуса, и опустив на асфальт, он успокоился, а неприятное чувство раздвоенности окончательно исчезло.
Жизнь теперь постепенно налаживалась. Алексей Витальевич исхитрился заручиться помощью так называемых "незаконных мигрантов" из Узбекистана. Они помогли к концу июля закончить в доме все необходимые работы, чтобы можно было вселиться. Рабочие, видя напряжённую и умелую работу их нанимателя, трудились на совесть. Правда, им было не совсем понятно, почему их хозяин так спешит, почему несколько раз в день – всегда в строго определённое время, он садится в маленькую машину и на тридцать – сорок минут покидает их.
Фёдоров же теперь разрывался между строящимся домом, матерью и женой. Для матери за непосильные для него деньги он нанял сиделку или, скорее, няньку, которая не позволяла маме вставать из кресла без посторонней помощи, помогала по хозяйству. Необычное поведение сына озадачило Ольгу Алексеевну. Но у Фёдорова уже были заготовлены объяснения. А в их подтверждение он раздобыл в Калининграде на время чьи-то рентгеновские снимки, которые делали наглядными даже для неискушённых в рентгенологии людей признаки повышенной хрупкости костей с риском перелома. Заставив мать пить препараты, устранявшие повышенную хрупкость её старческих костей, Алексей Витальевич дважды за два месяца возил мать в рентгеновский кабинет детского ортопедического санатория, расположенного совсем рядом. Успокоился он только тогда, когда увидел: снимки до и после начала лечения различаются; структура костей стала постепенно восстанавливаться; перелом шейки бедра теперь стал гораздо менее вероятен.
Но всё равно он не позволял матери самостоятельно передвигаться по дому. Наличие в доме матери посторонней женщины, бывшей сотрудницы санатория, сильно раздражало невестку. Дело в том, что после того как Сева – младший брат Алексея – развёлся со своей женой Валентиной Анатольевной и уехал из Калининградской области в Краснодарский край, бывшая невестка уже более года оставалась жить здесь же – в том самом немецком домике, который Ольга Алексеевна приобрела здесь, на южном берегу Балтики ценой невероятной находчивости и энергии, посредством двойного (через Брянск) обмена. Тогда, без малого два десятка лет назад, Сева ещё был холост. Завершив свою помощь матери в переезде, он вернулся на своё рабочее место в Донбасс, а к матери переехал лишь спустя два года после обмена.
В уже ставшую уютной небольшую квартиру матери он вошёл не один, а с молодой смуглой женщиной с иссиня чёрными волосами и взглядом, который сразу же пришёлся Фёдорову не по душе. "Смотрит как ведьма!" – подумал он тогда. Было это в разгар необычно знойного для Балтики июля. Брат, войдя в комнату с этой незнакомой чернявой женщиной, сказал: