Тревожное и неясное чувство не покидало охотника в последнее время ни днем ни ночью. Проснется, оживит умирающий костер и долго лежит с открытыми глазами, слушая дыхание ночи.
Охотник шумно поднялся на ноги и стал увязывать поклажу; остатки пищи бережно собрал в щепотку, опрокинул в рот. Разбросал и старательно затоптал костер.
Солнце уже поднялось над вершинами деревьев и на открытых местах осушило утреннюю росу, но в чащобах трава осталась мокрой. Надо бы подождать малость, но охотнику не терпелось.
Он пошел напрямик, бодро работая топором, и след его означался срубленными ветвями. Олень послушно двинулся следом. Пришлось прорубаться сквозь густые заросли пихтача.
Вскоре треск и резкие удары топора замерли. Тогда из ствольного завала, пристально всматриваясь, вышел невысокого роста человек в одежде, подбитой мехом. Он подошел к месту покинутой стоянки.
Через час маленький отряд вышел из чащобы. Прямо перед ними был открытый косогор, с высоты которого, насколько хватал глаз, простиралась тайга. Пробегая по равнинам, она взлетала вначале на редкие холмы, но постепенно тая в голубоватой дымке, тайга поднималась на высокий горный хребет. Охотник остановился, затем выбрал прямой, точно мачта, кедр, поплевал на руки и с силой вонзил в него топор.
Вскоре он добрался до самой вершины. Но напрасно он напрягал зрение: всюду была незнакомая местность. Он убедился, что потерял правильное направление.
Как далеко он мог уйти?
Три дня назад, у истоков Чуни, он взял немного левее, надеясь сократить дорогу к Кривому Турсену, и, значит, все эти дни шел совсем не в ту сторону.
Спустившись на землю, он постарался собраться с мыслями.
Что делать? Вернуться назад к истокам Чуни и уже оттуда взять правильное направление? Но сможет ли он сейчас это сделать? Он посмотрел на обвислые бока оленя, на исхудалое лицо сына, потом перевел взгляд на поклажу. Бросить? Оленя заколоть, а мальчика нести на плечах? Нет, это невозможно. При мысли, что он должен идти по своему следу, ночевать на старых стоянках, и наконец... Снова тревожные ночи, тайные, неотступные и беспокойные мысли... По ночам уже чувствуется веяние холодной зимы, а у него осталась еще почти неделя пути по Тунгуске.
Перед тем как тронуться в дорогу, он взял в руки ружье и проверил его с особой тщательностью. Единственный заряд из крупной медвежьей картечи был туго забит в ствол. Сколько раз он хотел его разрядить в неожиданно выскочившего сохача или пугливую кабаргу, но всякий раз опускал вскинутое ружье. Кто знает, что ждет впереди? Путь еще так далек. Он тронул оленя и начал осторожный спуск по каменистой осыпи. Прямо перед ним был обломок неведомо откуда скатившейся скалы и сразу за ней глубокая промоина (след весенних вод), она исчезала в молодой поросли пихтача.
Вскоре путники достигли этой чащи. Охотник завел оленя под раскидистые ветви кедра, скинул с себя всю поклажу. При нем остались только фузея и нож, который он взял лезвием в зубы. Бесшумно, большими прыжками он бросился к промоине, узкой лентой поднимающейся кверху. Осмотрелся. Нет, оттуда сверху нельзя было его заметить. Тогда, цепляясь за каждую неровность, за редкие кусты и просто за сухие корни, он начал осторожно подниматься на косогор. Ноги вязли в густой грязи. Он ободрал себе руки, но не замечал этого. С того места, откуда он выглянул, был хорошо виден высокий кедр, с которого он сделал свое печальное открытие. Около кедра, плотно прижавшись всем телом, почти сливаясь с ним, стоял косматый человек и настороженно смотрел вниз.
Как только охотник заметил незнакомца, он тотчас успокоился.
Охотник знал теперь, как поступить. Это был Он. Тот самый, который ночами, как призрак, подбирался к костру, и его холодные прозрачные глаза заставляли вдруг просыпаться среди ночи. Это под его пристальным взглядом охотник вдруг останавливался с занесенным топором и начинал тревожно осматриваться. И, возможно, тогда, в ту темную ночь, он подобрался к его костру и... взял припас. Что нужно было незнакомцу? Убить его? Но он мог это сделать несколько раз.
Нет, как видно, смерть не входила в расчеты преследователя. Оставалось одно... Неужели неизвестный хочет завладеть его тайной? Но откуда он может знать о ней? Ведь не мог же незнакомец выследить его, когда он в погоне за медведем нашел это странное жилище, даже не жилище, а скорее храм, нелепый храм, стоящий на каменных ногах, с этими еще более нелепыми божествами? А быть может, незнакомец принимает его за старателя, идущего к своему "промыслу"?.. Охотник понимал всю выгодность своего положения: роли переменились - тот, кто строил ловушку, сам в нее попал.
Он оставил один заряд крупной картечи на случай нападения медведя. Никакие силы не могли спасти незнакомца. Охотник знал, что этим выстрелом оборвутся все его тревоги. Жаль заряд? Но разве на правах победителя он не воспользуется оружием своего преследователя. Рука охотника лежала на спусковом крючке, мушка, чуть качнувшись, твердо уставилась в голову незнакомца. Вот сюда, чуть повыше уха, войдет его сбереженный заряд.
Смерть будет мгновенной. Он знает силу своей "Медвежьей пляски". Но кто же он такой? Вот этого охотник никогда не узнает. Со смертью незнакомца умрет и его тайна. А потом долгие годы его будет мучить запоздалое любопытство.
Незнакомец был в его власти, но убийство его уже не казалось охотнику таким нужным.
Перед ним был безусловно хитрый, опытный враг, смелый таежник, он сумел много дней, двигаясь по его следу, остаться незамеченным, он сумел его обезоружить, оставаясь невидимым и вооруженным. Значит нужно также действовать хитростью.
У него есть только одно преимущество, теперь он знает своего врага, в то время как тот об этом не подозревает. Вот этим и нужно воспользоваться.
Охотник опустил ружье. Не шелохнулся ни один камень, не треснул ни один сучок, когда он быстро спустился по своему следу. Пришлось свернуть в сторону и выйти на открытое место, чтобы отвлечь внимание врага от своих намерений. И, только сделав крюк в несколько верст, охотник стал сворачивать к югу. Он очень спешил, стараясь тем самым оторваться от преследователя и выиграть необходимое время. Наконец он почувствовал, что ушел достаточно далеко, тогда он стал присматриваться к местности. В одном месте глубокий овраг пересек его путь. На противоположной стороне оврага он заметил громадный ствол лиственницы, расщепленной молнией.
Это место ему показалось наиболее подходящим. Широкие, стелющиеся невысоко над землей, ветви могли укрыть охотника. С трудом удалось перевести оленя на ту сторону оврага. Для этого пришлось снова сделать крюк и спуститься в овраг, значительно удалившись от дерева, разбитого молнией. По старому следу он вернулся к разбитой лиственнице. Преследователь скоро должен был приблизиться к этому месту, и, чтобы не сбить его со следа, охотник наломал веток, которые своим свежим изломом должны были привлечь внимание незнакомца. Бесшумно и ловко скользнул охотник на ствол и скрылся в ее ветвях.
Враг должен пройти непременно под разбитым деревом и тогда в коротком единоборстве охотник возьмет его живым.
Мальчик остался один.
В тайге малейший звук слышен за полверсты. Ах, как бы мальчонке хотелось быть поближе к отцу. Но нарушить запрет отца - этого никогда не бывало. Мальчик осмотрел высокие, обрывистые стены оврага, и вдруг неожиданная мысль заставила его торопливо вскарабкаться по склону.
По краю оврага росли ели. Он выбрал одну из них и с необычайным проворством полез по ее стволу. Движения его были быстры и не оставляли никаких следов. Он знал, что отцу может не понравиться его проделка, и поэтому ни одна сломанная ветка, ни клочок примятого моха не должны указать, куда он отлучался.
Он добрался до самой вершины и устроился на тонких качающихся ветвях. Хотя и плохо, но все-таки отсюда было видно дерево, разбитое молнией. Напрягая зрение, он всматривался; белки, напуганные неожиданным вторжением, сердито цокали, но он не обращал на них внимания.