Ольга стояла без движения.
— Ну, что… не решаетесь?
— Идемте! — решительно проговорила она и стремительно вышла в переднюю.
— Как думаешь, Семен, кто к тебе в гости пришел?
— Не знаю. Архипов, Темин?..
— Нет, не угадал. — Кувалдин приоткрыл дверь шире, и Юнг увидел на пороге Ольгу.
— Вот не ожидал!
Кувалдин оглядел комнату и спросил:
— А где Петька?
— Да разве его удержишь! Пошел смотреть демонстрацию.
— Ну, я тоже ненадолго отлучусь. — Кувалдин многозначительно посмотрел на Юнга и исчез.
Ольга чувствовала себя неловко. Юнг это заметил; пытаясь подбодрить ее, заговорил первый.
— Спасибо вам, Олечка, что не забыли меня, вы не стесняйтесь, здесь все просто.
Ну, что хорошего, рассказывайте!
Ольга немного оправилась от смущения.
— Хорошего мало, плохого много.
— А что плохого, Олечка?
Ольга понемногу освоилась и не заметила, как начала рассказывать о своей жизни и о всем, что произошло после ухода Юнга. Юнг слушал ее очень внимательно.
«Здорово! — подумал он, когда она кончила свой печальный рассказ. — Никогда бы не подумал, что она решится прийти и рассказать мне это».
— Да, Оля, положение у вас неважное. Папа, я вижу, у вас не любит шутить. Вы простите, не в обиду вам будь сказано, но полковника Тропова многие знают в Петрограде, и я не скажу, чтобы его очень любили. А вам я вот что скажу, Оля, вы не в своих родителей вышли, коли пришли ко мне, то есть к нам, и просите у нас совета, ведь, признайтесь, вы за этим пришли?
Ольга потупила глаза и едва заметно кивнула.
— Ну вот, и хорошо сделали. Так вот что, Оля, сходите домой, возьмите самое необходимое и никогда больше не возвращайтесь туда. Я знаю, для того чтобы решиться на такой шаг, нужно голову иметь на плечах светлую и цель перед собой видеть ясную. Голова у вас умная, Оля, а цель у нас будет в жизни прекрасная.
Идемте с нами, Оля, — Юнг протянул руку, и Ольга, чуть помедлив, положила на его ладонь свою девичью руку.
Глава 18
Сирота
Юнг с Петькой поселились в небольшой квартире Кувалдина.
Петька исполнял несложные обязанности по хозяйству.
Кувалдин редко бывал дома, и большей частью Юнг с Петькой коротали время вдвоем.
Забегали Архипов, Темин и еще кое-кто из старых друзей, но обычно ненадолго.
После того, как Петька передал Юнгу коробку с таинственным камнем и объяснил, что от неосторожного обращения может произойти взрыв, Юнг несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор. Но Петька упорно молчал. Юнг понял, что в жизни этого мальчугана есть какие-то совершенно исключительные события, и решил, что придет время — и мальчик сам все расскажет.
Прошло несколько дней. Однажды вечером вся «семья» была в сборе. Петька хлопотал около железной печки, на которой варилось редкое лакомство — картошка и жилистый, но еще вполне съедобный петух, его Петька выменял у проезжей торговки на старые ремни.
Кувалдин только что пришел и шумно умывался у рукомойника, Юнг сидел на кровати, шины с ног были уже сняты, и он изредка, держась за самодельные костыли, передвигался по комнате и даже пытался плясать. Настроение у Кувалдина было скверное. После неудачного объяснения с профессором он не сделал больше попытки с ним заговорить, но по его приказанию около дома профессора ночью находился тайный патруль. Кувалдин взглянул на Петьку и уловил на себе его пристальный взгляд.
— Ты чего, Петя?
— Да так, ничего, дядя Степан.
— Раз ничего, то давай есть, а то с утра ни маковой росинки не было во рту.
Петька улыбнулся.
— Петух по всем статьям, только здорово жилистый, оттого, наверное, что горластый был.
Кувалдин насухо обтер жестким полотенцем шею и лицо, и все уселись за стол.
— Дела кругом творятся, только держись. Спел свою песенку господин Керенский.
Народ идет за нами, оружие у нас есть, люди есть, решимости хоть отбавляй, и главное, вождь у нас есть — Ленин, — сказал Степан Гаврилович.
— Степан Гаврилович, а ты его видел — Ленина? Какой он? — спросил Юнг.
— Обыкновенный, рыжеватый, лоб только большой, а так и не подумаешь. Да уж зато если скажет, так самое что ни на есть темное светлым станет. Вот слушай. Однажды сказал он речь, и после этого обступили его рабочие, один подходит и спрашивает:
«Владимир Ильич, вот вы говорите, что отступать рабочий класс не должен, а если и отступать, то так, чтобы и в этом была победа. Как же это так можно отступать, и вдруг — победа?» А Владимир Ильич посмотрел этак на него, прищурился (он всегда немного щурится) и говорит: «А вот вы знаете Суворова? Суворов провел десятки сражений и не проиграл ни одного, а выдумаете, он всегда наступал? Нет, он и отступал, но как? Суворов умел даже беспорядочное бегство превратить в стратегический маневр. Рабочий же класс, если в силу необходимости временно отступит, то ряды его должны быть теснее и крепче, — это и есть победа». Вот он какой, Ленин, у нас!
— Ясно! — восхищенно проговорил Юнг.
Петька поставил на стол котел, окутанный паром, из которого торчали петушиные ноги. Насыпал в миску картошки, нарезал ржаного хлеба, и все с жадностью накинулись на еду. Потом пили чай с сахарином и негромко переговаривались.
— Вот задал нам задачу этот профессор, — сокрушенно проговорил Кувалдин, вставая из-за стола. — Все складывается так, что все дороги ведут к этому профессору, а он от всего отказывается.
Кувалдин помолчал, наблюдая, как Петька устраивал на топчане нехитрую постель.
— Почему-то мне казалось, что этот аппарат… и… этот камень имеют между собой какую-то связь, я и профессору показал его с определенной целью. Но только, видно, ошибся.
При этих словах Петька повернул голову.
— Вы думаете, дядя Степан… аппарат построил этот профессор?
— Да, Петро, думаю.
— Его… построил другой.
Кувалдин встал и подошел к Петьке.
— А ты его видел, этот аппарат?
Петька отрицательно тряхнул головой.
Юнг шумно вздохнул и тоже приковылял к нему.
Мальчуган явно боролся с какими-то чувствами, наконец он решился и уже более твердым голосом спросил:
— Дядя Степан, а вы, правда, хотите помочь профессору?
— Правда, Петя.
— Обещайте, что вы ничего не сделаете плохого тому человеку, о котором я вам расскажу.
— Обещаем, Петя, — почти в голос проговорили Кувалдин и Юнг.
— Ну, тогда слушайте. Родился я не здесь, а далеко на Байкальском море. Отца я плохо помню, матки у меня вовсе не было, а может быть, и была, кто ее знает.
Рыбачили мы с отцом, рыбу продавать ездили в город. Жили мы у самого моря.
Студеное наше море, а рыбой богато. Давно это было, только помню все, как сейчас. Отца уже забыл, а день этот проклятый ввек не забуду, — голос Петьки дрогнул. — Ну вот, однажды, было это как раз в бурю, мы с отцом несколько дней сети чинили, снасть в порядок приводили, а море разыгралось, страсть. Про «рыбачку» и не думай, ветер, дождь. Отец и говорит: «Не достало бы!» Хата наша у самой воды стояла. Взял светляк. «Пойду, — говорит, — что мне ворчун скажет», — так он Байкал называл, и ушел, и долго его не было. Вдруг возвращается он весь мокрый…
«Петя, — говорит, — кажись, люди в море гибнут, бочку нужно засветить». Вместо маяка у нас бочка со смолой стояла. Взял он огневик и ушел, я тоже оделся и вышел. А море черно, ревет все кругом, а ветер такой, что только у земли держаться можно. Отец «бочку» приспособляет, а в море вроде огонек сверкает. Не горит бочка, задувает ее. Побежал отец в сарай, взял несколько омулей и зажег их, они очень хорошо горят, когда сухие. Долго мы ждали, отец с полпуда рыбы спалил. Глядим, совсем близко огонек опять сверкнул и вроде крик донесся. «Ну, слава богу, — говорит отец, — заметили, может, выберутся». Берег у нас хороший, ровный, не опасный. Подождали мы еще, я совсем озяб, да и папаня тоже. Глядим, лодка показалась вроде баркаса — большая и людей в ней полно. Засветили мы еще огня и давай кричать, отец радешенек, что помог людям в беде. Хороший он у меня был.