— Фамилии не помню, а кличка Гарри.
…Кувалдин внимательно оглядел невысокого юношу, которого ввел чекист.
— Садитесь.
Юноша сел.
— Имейте в виду, что я не следователь и не чекист, — усмехнувшись, заговорил Кувалдин. — Но мне стало известно, что вы кое-что знаете об одном человеке. Ваше имя, кажется, Гарри?
Юноша молчал.
— Так вот, гражданин Гарри, не объясните ли вы мне, каким образом к вам попала эта открытка?
Кувалдин положил на стол прямоугольный кусок картона.
Юноша мельком взглянул на открытку и отвернулся.
— Вы не желаете мне отвечать? Послушайте, молодой человек, я не верю, чтобы вы были законченным грабителем и бандитом. Ведь вам не больше двадцати лет.
Какая-то тень скользнула по лицу юноши.
— Хорошо, я задам вам второй вопрос. Если бы вас сейчас выпустили, но взяли с вас честное слово, что вы не будете больше заниматься этим ремеслом, а жить честным трудом, вы бы смогли сдержать свое слово?
Гарри по-прежнему молчал.
— Так… — разочарованно протянул Кувалдин. — Значит, вы не желаете отвечать ни на один из моих вопросов?
Кувалдин, открыв дверь, позвал чекиста.
— Можете его увести.
Юноша встал.
— Что вы от меня хотите?
Кувалдин прикрыл дверь и вернулся на место.
— Я хочу от вас немногого, молодой человек. Прежде всего, мое самое большое желание, чтобы вы стали честным человеком. — Юноша вздохнул и опустил голову. — Кстати, не скажете ли вы мне своего настоящего имени?
— Алексей… — чуть слышно прошептал юноша.
— Так вот, Алеша, где ваши родители?
Юноша долго молчал, прежде чем заговорил.
— Отец погиб, мать… мать тоже умерла.
— А как ты думаешь жить, Алексей? — переходя на «ты», спросил Кувалдин. В его голосе было столько теплоты и участия, что юноша посмотрел на Кувалдина и опять вздохнул.
— Не знаю… мне жизнь уже надоела.
— Вот это ты напрасно… Жизнь только начинается, и какая жизнь! Вот что, Алексей, я желаю тебе только добра. Может быть, ты когда-нибудь вспомнишь меня… — задумчиво проговорил Кувалдин. — Ну, а насчет открытки ничего не скажешь?
— Мне ее дал один человек.
— А где он ее взял?
— У другого человека.
— А где этот другой человек?
Юноша замялся.
— Ты боишься выдать кого-нибудь? Скажи, кого ты боишься? Своего атамана?
Юноша вдруг решился.
— Да, я боюсь… это страшный человек, никакие стены и тюрьмы меня не спасут, если он узнает, что я его выдал.
— Скажи его имя?
— Нет, не скажу.
— Хорошо, тогда ведь у него есть кличка?
— Его кличка… Фишер.
— Фишер?
Кувалдин в волнении вскочил на ноги.
— Он же Рогов, Вагнер и еще кто-то!..
Юноша с удивлением посмотрел на Кувалдина.
— Вы… вы его знаете?
— Когда ты его видел последний раз?
— Месяца два.
— Так вот: около двух месяцев назад Фишер был убит отравленной пулей в помещении ревкома, я присутствовал при этом.
— Вот почему он не пришел за открыткой… — прошептал юноша.
— Ну, теперь скажешь?
— А вы, может быть, арапа заправляете?
Кувалдин вытащил и показал Алексею никелированный браунинг.
— Узнаешь его оружие?
— Эту открытку мне передал Фишер, он сказал, что пусть она у меня побудет некоторое время. После этого исчез. К нему же эта открытка попала от другого убитого человека, вернее тяжело раненного.
— Кто ранил этого человека и где он сейчас находится?
— По-видимому, сам Фишер. Раненый долгое время находился у него в тайнике. Потом он его отправил на один корабль.
— Название этого корабля?
— «Треглит» — это норвежское судно.
— Ну, а теперь самое главное: имя человека не можешь сказать?
Юноша нахмурил брови.
— Какой-то инженер не то Вершинин, не то еще как…
Огромным усилием воли Кувалдин подавил охватившее его волнение.
— Больше ты ничего не можешь сказать?
— Нет.
— Ты, Алексей, подумай над моими словами, хочешь быть настоящим человеком — брось ты эту шантрапу уличную, идти работать. Жизнь-то какая начинается!..
Юношу увели.
Через минуту вошел Юнг.
— Ну, как?
— Плохо. Положение, Семен, осложняется. Кручинина больше нет в России.
— То есть?
— В него, кажется, стрелял Фишер, тяжело ранил, после этого его отправили на судно, а это значит: в лапы Маккинга. Но, самое удивительное, Семен, вот что: каким образом эта открытка могла очутиться у Кручинина? Вот этого я никак не пойму. Петька ее потерял, хотя он должен был передать ее только Кручинину. И вот, представь, она очутилась как раз у Кручинина. Что-то тут, Семен, не так, — задумчиво проговорил Кувалдин.
Два дня спустя Юнг по вызову Кувалдина явился к нему на квартиру.
— Есть у тебя неотложные дела?
— Никаких, Степан Гаврилович.
— Вот тебе учебник норвежского языка, учи и собирайся в дорогу. Китобойная шхуна «Треглит» находится в Норвегии.
Глава 23
Тунгусская легенда
Шумит вековая тайга.
Огромные деревья взметнули свои вершины высоко в небо, создали наверху почти непроницаемый зеленый шатер. Вместо обычного лесного полумрака по сторонам голубоватый свет. Остатки горной породы загородили русло небольшой таежной речушки. Пробившая себе дорогу, вода шипит и пенится, разлетается веером брызг.
Река в этом месте огибает высокую каменную скалу, голую и безлесую, покрытую лишайником. Река не широкая. Местами упавшие деревья образовали через нее мосты и арки. По берегам старые сухостойные ели слегка раскачиваются от ветра, они давно мертвы, но все еще стоят на своих широких корневищах, поджидая очередного ветровала.
У самого подножья скалы разбита небольшая палатка, земля здесь утоптана; на ней лежит труп человека. У ствола поваленной лиственницы лежит второй труп. А вот, привалившись спиной к дереву, на корточках сидит третий человек; голова его упала на грудь, точно в глубокой задумчивости.
Это тоже труп.
Вдруг задрожала ветка молодой лиственницы и на прогалину вышел человек.
На нем оленья куртка, зияющая множеством дыр, не в лучшем виде и штаны; вместо обуви — куски шкур, в их прорехах видны кровоточащие пальцы. Лицо человека заросло волосами, взгляд беспокойный. Это Глеб Эдуардович Саржинский.
Он торопливо вошел в палатку и достал в изголовье постели небольшой кожаный мешочек. Вздох облегчения вырвался из его груди. Вот уже несколько дней его мучает мысль, что мешочек могут украсть. Он убеждает себя, что это невозможно, живых людей поблизости нет; но червь сомнения не дает покоя, незаметно подтачивает его, и тогда он бросает работу и бежит в палатку. Мешочек цел, и Саржинский успокаивается. Всякий раз он не может удержаться от искушения посмотреть на свое богатство. Он развязал узел и высыпал содержимое мешочка на постель. Образовалась целая груда сероватых камней.
Глаза Саржинского алчно сверкнули. Он поднес к свету камень величиной с куриное яйцо и долго рассматривал его.
Камень был матовый; просвечивал ровным чуть голубоватым цветом. Через несколько месяцев этот камень в руках искусного ювелира засияет ослепительным блеском и превратится в неоценимый бриллиант.
С таким алмазом может сравниться только знаменитый «Великий Могол», который в свое время был оценен в два миллиона франков. О, он, Саржинский, завалит мировой рынок такими алмазами, перед которыми поблекнет сияние «Шаха», «Кохинура», «Императрицы Евгении», «Полярной звезды», «Египетского Паши» и всех остальных знаменитейших бриллиантов мира. Какую сказочную власть приобретет человек, владеющий этим богатством. И этот человек — он, Саржинский.
Стоит ли думать о Кони и других спутниках, убитых его рукой, если в его власти будут тысячи человеческих жизней. Власть, безграничную власть над людьми даст ему эта груда камней. Саржинский почти безумными глазами смотрел, как алмазы пересыпались между его пальцами. Вдруг он нащупал что-то жесткое и вытащил берестяную карту, внимательно, чуть не в сотый раз, начал ее изучать.