В этом главная трудность. Научиться управлять взрывом.
Тогда можно будет построить прочные стены-ловушки, создать необходимые для опытов условия.
По сути, это будет тот же самый взрыв, но в законсервированном виде.
Такой процесс преобразования вещества отличается от обычного взрыва тем, что газы давят на стенки по мере сгорания продукта, распределяясь по всей площади.
Обыкновенное стекло нетрудно разбить легким ударом, но попробуй раздавить его между резиновыми прокладками. Это наверняка не удастся. Уже созданы такие сплавы металлов, которые отличаются невероятной прочностью, хотя они и хрупки.
— Значит ты построил эту невероятную штуку? — спросил Шагрин неуверенно.
— Да, Коля, построил. Точнее, на разных заводах были изготовлены отдельные части, оборудование, а собрать ее не составляло труда. Нужное мне взрывчатое вещество я изготовил сам. Устройство аппарата не так уж сложно, если не считать тормозного реактора. Цепь последовательных, замедленных взрывов в среде, насыщенной углеродом, порождает постепенное повышение давления и температуры в прочной, огнеупорной камере, весь процесс поддается регулировке через так называемые тормозные реакторы.
Самое главное — регулировка, не допустить критической величины. А это мне не всегда удается. Мой аппарат, или, как я назвал его, машина высокого давления, точно плохо прирученный зверь, иногда выкидывает фокусы, чрезвычайно опасные не только для меня, как экспериментатора, но и для всех, находящихся поблизости.
Приходится придумывать сложную систему управления машиной — на расстоянии, а это значительно отражается на моих опытах, труднее вести наблюдение. Подвергая углерод и его разновидности высоким давлениям, я старался добиться кристаллизации алмаза. И это мне… уже почти удалось…
— Это же мировое открытие! — закричал Шагрин и, вскочив на ноги, принялся трясти инженера.
— Да, открытие, — вяло усмехнулся тот.
— Да что с тобой? — удивился Шагрин. — Ты же произведешь переворот не только в промышленности, но и в коммерческом мире!..
Кручинин распрямил затекшие ноги и загадочно усмехнулся.
— Ну хорошо, садись и слушай дальше. Искусственные алмазы я получил, и они немногим отличались от естественных.
Но я до сих пор не могу понять, от чего зависит окраска этого удивительного камня. Из одного и того же чистого графита, и даже из одной партии, побывавшей в совершенно одинаковых условиях, я вдруг получил голубоватые, оранжевые, зеленые, черные, розовые кристаллы алмазов. Это было совершенно непонятно. Где-то крылась еще одна тайна, к тому же камни мои были мелки и не представляли большой коммерческой ценности.
Опыты я производил не только с углеродом. С другими веществами происходили не менее удивительные превращения. Глина становилась крепче стали, железо, наоборот, мягким, как воск. Но это касалось физических изменений. Интересные вещи происходили и с химическими свойствами.
Однажды, производя очередные опыты, я вдруг получил вещество, похожее на сахарную пудру, только зеленоватого цвета.
Этот порошок был у меня в руках, когда в открытую дверь вбежала моя собака.
Ласкаясь ко мне, она случайно прикоснулась языком к порошку и в ту же секунду вытянулась у моих ног.
Она была мертва. Даже цианистый калий, самый страшный яд, известный когда-либо человеку, не действовал с такой губительной быстротой.
Я дал ему условное название радикала «В». Чистая вода, в которую была подмешана ничтожная, невидимая пылинка радикала «В», действовала как самый страшный яд.
Свое открытие я старался сохранить в тайне, так как боялся его. С величайшей осторожностью я добыл несколько граммов этого дьявольского радикала. Он интересовал меня как новое соединение.
Глава 2
Что это было?
Давно уже наступила ночь. Проводник тунгус беззаботно похрапывал. Уставшие за день олени дремали. И только Шагрин и Кручинин вели тихий разговор.
Инженер был утомлен, глаза его покраснели, да и сам он весь как будто осунулся, и только увлеченный рассказом Шагрин ничего не замечал. Впрочем, Кручинин, довольный, что его слушают с таким вниманием, охотно поддерживал беседу:
— Я продолжал работать над алмазом, но произошло событие, которое надолго оторвало меня от моих опытов.
В центральных районах Сибири упал невиданный метеорит. Моя лаборатория в то время находилась недалеко от Иркутска, в глухом безлюдном месте. Я прекратил все работы и занялся поисками упавшего метеорита. Он интересовал меня с той точки зрения, что, падая с огромной скоростью, метеорит должен был образовать впереди себя так называемую «воздушную подушку», то есть сильно уплотненный воздух. При ударе о землю давление должно было во много раз возрасти и породить температуру, быть может, в миллионы градусов.
Давление и температура — вот что меня интересовало, а точнее, продукт, который они могли образовать.
Инженер придвинулся ближе к Шагрину и поворошил палкой в углях, от костра полетели искры, при их свете Шагрин увидел, что лицо Кручинина необычно бледно, темные глаза резко выделяются под изогнутыми бровями.
— Ты не можешь представить, Коля, что я увидел, — тихо продолжал Кручинин. — Вообрази десятки тысяч могучих деревьев, лежащих на земле. Некоторые из них вырваны с корнем, некоторые сломаны, как спички, у самого основания, т. е. на самом крепком месте ствола, у других нет вершин, от некоторых остались лишь голые остовы. В довершение ко всему, всюду следы испепеляющего огня. И это не на одном участке, а на десятки верст вокруг, десятки верст, пойми, дружище! Три недели я шел по этому мертвому лесу и нигде не нашел никаких признаков жизни — все мертво. Какая же концентрация разрушительных сил бушевала в этих местах!
Какой огонь возник в этих лесах, уничтоживший своим смертельным дыханием все живое на огромных пространствах! Я не могу этого описать. Это дело будущих писателей. В то время я забыл все, что знал, все, о чем думал раньше. Мною овладела только одна мысль — найти виновника этого, никогда не виданного, явления. Порой мне казалось, что весь мир лежит в развалинах, подобно этому погибшему лесу.
Я был один, вокруг меня не было ничего живого, кроме двух вьючных оленей.
Отправляясь в путь, я пытался завербовать какого-нибудь тунгуса в проводники, но все, к кому я ни обращался, отвечали категорическим отказом. По их поверью, в этих местах опустился на землю «сын солнца», и они под страхом смерти не приближались к поваленному лесу. Единственный человек, который согласился проводить меня до границы поверженных деревьев, был Кочар. Когда-то я спас ему жизнь, и с тех пор он был ко мне очень привязан. Но и он плакал и просил его лучше сразу убить, чем подвергать такому испытанию.
Запасы мои подходили к концу, восполнить их было нечем, одного оленя пришлось заколоть, второй едва держался на ногах.
Сам я был не в лучшем состоянии. Я уже отчаялся что-либо найти, когда однажды увидел странную группу деревьев. Надо ли тебе говорить, как я был удивлен. Ведь я был уверен, что пробираюсь к самому центру этой чудовищной катастрофы, — и вдруг снова лес. Но лес еще более страшный, чем тот, который лежал на земле.
Голые стволы без единого сучка, без единой ветви, даже без коры. Пространство между деревьями чисто, как бы выметено огромной метлой. В центре этого леса находилось небольшое озеро, невдалеке из земли, подобно гейзеру, бил высокий столб воды. Еще дальше я заметил несколько таких столбов. Вода с шумом выбрасывалась из недр земли на большую высоту. Признаться, был момент, когда мне казалось, что я схожу с ума, что все это галлюцинация. Я обошел этот голый лес и увидел, что действительно не ошибся: все-таки это был центр взрыва. Здесь, где должны были развернуться все силы ада… стоял на корню лес. Как это можно было объяснить? Какой человеческий ум мог осмыслить и правильно истолковать это совершенно непостижимое явление природы?
Я до сих пор не берусь этого объяснить. Пройдя несколько верст к северу, я снова увидел лес, те же голые обожженные стволы, те же «гейзеры» холодной воды. Второй центр взрыва. Я снова обследовал его и ничего не нашел. Еще полдня я шел на север и нашел третий центр. Несомненно, что, двигаясь дальше, я нашел был еще и четвертый, и пятый, и десятый, но это становилось бессмысленным. Я решил повернуть назад.