– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, – вступил в объяснения Альфонс Ничейный. – Мы только подбирали пострадавших, кто не мог самостоятельно продолжить путь.
– Вот как! И отчего же вы не доставили их в лагерь? Почему сидите здесь и шушукаетесь?
– Решили малость передохнуть…
– Конспирацию разводите? Неужто вы всерьез верите, бестолочи, будто бы вам удастся обвести вокруг пальца начальство и преступить закон?! Вздумали вступить в сговор с Ламетром, который спит и видит поднять племена фонги против французов!
Мы знай себе помалкивали.
– Я все понимаю, – продолжил он уже более примирительным тоном. – Парни вы храбрые, отчаянные. Те дела, на какие вы прежде отваживались, по плечу разве что одному из тысячи, а ведь можете пропасть ни за грош. Зато многого достигнете, сохранив верность мне. Выбор за вами.
Он выдерживал паузу, но мы не стремились вступать в переговоры.
– Что скажете? Вас поймал на крючок предатель, изменник родины, но еще не поздно дать отступного. Ведь наверняка вы замыслили какое-то очередное безумство, которое приведет вас к смерти. Скажите же что-нибудь наконец! – обратился он к Альфонсу. – Насколько я могу судить, вы из всех самый умный.
Тут он, конечно, промашку дал. А ведь ему довелось однажды беседовать со мной.
– Счастливы служить вашему превосходительству! Для этого нам нет нужды менять свои убеждения.
– Что вы имеете в виду?
– Мы и сейчас готовы в любой момент отдать жизнь за Францию.
– Вы только что изучали какие-то документы…
– Я читал послание своей возлюбленной.
– А если я попрошу вас показать мне это послание?
– Вы ждете от меня, ваше превосходительство, что я вручу вам конфиденциальное письмо дамы сердца? – Тонкая, учтивая улыбка мелькнула на губах Альфонса.
– Не стройте из себя романтического героя, вы всего лишь легионер.
– Что отнюдь не мешает мне оставаться джентльменом.
– Значит, если бы я приказал вам предъявить мне эти бумаги…
– Вы приказываете, ваше превосходительство? – негромко уточнил Альфонс с почтительной улыбкой и отведя взгляд в сторону.
У меня по спине пробежал холодок.
Правительственный посланник прекрасно разбирался в людях. Он бросил быстрый взгляд через плечо, словно жалея, что явился без сопровождения. Что, если он прикажет Альфонсу отдать бумаги? Я был уверен, что Альфонс не подчинится приказу, да и мы с Хопкинсом тоже.
Маркиз испытующе вглядывался в глаза каждого из нас. Что уж он там высмотрел, не знаю.
– Не стану я отдавать вам подобных распоряжений. Храните уж при себе свои дурацкие тайны! Но отныне держитесь с оглядкой! В особенности, вы, джентльмен! – он ткнул пальцем в Альфонса, затем вскочил в седло и ускакал прочь.
Нам стало не по себе.
– Первым делом надо спрятать карту и дневник…
– И поскорей уносить отсюда ноги, – добавил Хопкинс.
Однако наши опасения оказались напрасными: правительственный посланник не унизился до мелочной мести всякой шушере.
Послышался отдаленный треск мотора, и мы увидели, как от берега отчалила моторная лодка и, сделав разворот, направилась к крейсеру. Даже издали нетрудно было узнать высокую фигуру маркиза.
Ламетр понятия не имел о разыгравшейся сцене: он находился довольно далеко от нас, в повозке. Но даже если бы и услышал какие-то обрывки разговора, все равно вынужден был бы молчать, чтобы не выдать себя перед больными.
Обратный путь в лагерь оказался менее приятным. Наступил вечер, и в зарослях по обеим сторонам тропы то тут, то там поблескивали зеленовато-желтые глаза хищников.
– Наш Альфонс – молодец, каких поискать! – восхищенно заметил Чурбан Хопкинс.
– А я?
– Что с дурака взять! – отмахнулся Хопкинс.
Хотел я ему достойно ответить, да передумал. Серость она и есть серость.
Хопкинс поставил повозку в укромном месте и отправился на поиски диетического питания для больных – короче говоря, прихватить что плохо лежит.
С Альфонсом Ничейным мы разбежались в разные стороны, чтобы нас не видели вместе.
Я околачивался возле ангара и вдруг, смотрю, ко мне направляется женщина – судя по одежде, из простых. Ну, думаю, какая-то маркитантка. Лавка тоже прибыла вместе с нами, а при ней завсегда женщины состояли.
– Джон… – прошептала она. Графиня Ла Рошель собственной персоной!
– Дорогая! – растроганно пролепетал я, обретя наконец дар речи, и нежно сжал ее руку.
– Тс-с! Из-за вас я ввязалась в опасную игру… Если дело всплывет, обвинения в шпионаже мне не избежать…
– Как же вы решились пойти на такое?…
– Из любви к тебе…
Я рванулся было заключить ее в свои объятия, мужественные и нежные одновременно…
– Осторожнее! – шепнула она и выскользнула у меня из рук. – Нам следует вести себя осмотрительно… Будь через час у буфета артиллерийской части… Там, где танки стоят…
– Буду как штык!
Не успел я опомниться, как она исчезла. Я огляделся по сторонам: короткая сцена не привлекла ничьего внимания.
Господи, что за женщина! К тому же любит меня!
С облаков меня спустил на землю тычок в бок.
– Бумажка какая-то… Не вы потеряли часом?
«Рядовому сорок пятому из первой роты»
– Спасибо, это мое…
Кто накатал мне послание, было ясно, как божий день. Но как оно здесь очутилось?
Я глянул вокруг – никого подозрительного, а уж Турецкого Султана и подавно нет в помине.
В записке было следующее:
«Скотина ты бизмозглая, Акавалок, вот хто ты такой! Писал же вить тибе, што ета баба как есть ведьма, змиюка паткалодная и акрамя таво шпиёнка миждунороднава класа. Тибе велено было am ние за вирсту диржацца, а тибе фее нипачом. Патаму как ты – асел тоже миждунороднава класа, дурной и упертый.
Знать бы, где он затаился, Султан этот! Тоже мне умник нашелся, лезет со своими советами непрошеными! Почем ему знать, как с женщинами обращаться? Да ежели ты задуришь ей голову, она и тайны твои выпытывать не станет, а не то чтобы требовать от тебя в лебедя превратиться! Но откуда Турецкому Султану дотумкать до таких тонкостей? Эх, попался бы он мне, я бы ему живо башку задом наперед переставил!
– Чего по сторонам зеваешь? – отвлек меня от интересных мыслей Альфонс Ничейный, позади которого стоял Матеас со своей лимонной рожей. Эти, похоже, стакнулись, я еще вчера обратил внимание, как они за едой рядышком уселись. Видать, помогла моя проговорка, и они промеж себя объяснились. Поверил испанец, что Альфонс не убивал его брата.
Желторожий бороду отращивает – сразу видно, дня три подбородок не брил, только усы. Какое отношение имеет щетина на лице к кровной мести, поди разбери!
Новоявленные дружки попрощались, и Альфонс сделал мне знак идти с ним.
– Никак вы с ним помирились? – поинтересовался я.
– Да. Ты проговорился, а вышло к лучшему. Но прежде всего о главном: надо бы потолковать с Ламетром и Хопкинсом и распределить копии.
– А где наши парни?
– О том и речь.
Повозка пуста, рядом – никого. Отправляемся к суданским стрелкам, заглядываем в пяток буфетов: оба как сквозь землю провалились.
– Пошли туда, где танки стоят, – ненавязчиво предлагаю я. Близится час свидания, а я вынужден соблюдать конспирацию перед Альфонсом.
– Там их быть не может. При каждой машине несколько человек технического персонала, и все друг дружку знают, как облупленные. Но заглянуть туда, конечно, можно.
Поодаль от лагеря, на невозделанной прибрежной полосе, простаивали без дела боевые машины. Солдаты в комбинезонах, сбившись группками, ужинали.
– Здесь их тоже нет, – установили мы без труда.
– Хэлло!
Мы вскинули головы. Люк пушечной башни стоящего рядом танка откинулся, и оттуда высунулась перепачканная машинным маслом знакомая рожа.