Он обнял каждого из нас, но лицо его было очень печальным.
– По-моему, – проговорил Хопкинс, когда Ламетр вышел, – надо бы вернуть ему и официальный ранг.
– Беда в том, – подчеркнул Альфонс, – что правительственный посланник еще ни разу в жизни не ошибался.
На эту тему у нас завязалась долгая дискуссия.
6
С крейсера было отправлено сенсационное телеграфное сообщение: приказа о начале боевых действий так и не последует!
– Кровавая бойня была бы оправданна лишь в том случае, если бы зачинщиками признали туземцев, – растолковывал нам Ламетр. – Если бы политика генерала Рубо потерпела поражение, территория фонги была бы захвачена, и разоблачение махинаций не сыграло бы ни малейшей роли.
– Бессмысленное кровопролитие… Во имя чего?
– Я надеюсь на лучшее! – сказал Ламетр. – Маркиз отнюдь не сторонник кровавых акций. Он был убежден в виновности фонги и хотел их покарать.
Под вечер южные токи воздуха вновь принесли дождь. Пятидесятиградусная жара вытягивала из земли влагу, передавая ее тучам. Столбы испарений, насыщенные зловонием болот, подымались к небу. Такого удушливого сирокко мне еще не доводилось переносить. Южный ветер дул непрестанно, глаза резало болью, в ушах гудело, суставы нестерпимо ломило…
Де Сюрьен, расположившийся на кушетке в своей каюте, попыхивал сигарой и слушал рассказ Чурбана Хопкинса. История с почетным легионерством его позабавила… Вот только бы голова не раскалывалась от боли!
– Да-а, ты меня славно повеселил!.. Закуривай, не стесняйся!.. Куда же сигары-то подевались?
Поиски не увенчались успехом. Зато еще месяцы спустя Хопкинс мог баловать себя, каждое воскресенье выкуривая по роскошной сигаре.
– Ладно, не беда… Угощайся виски!
Хопкинс угостился.
– Какой кошмарный вечер! – пожаловался маркиз.
– Выше голову, ваше превосходительство! – подбодрил его Хопкинс.
Оценив комизм ситуации, маркиз улыбнулся и отер влажный лоб.
– Ну, что ж, ступай… устраивайся на ночлег. Получишь виски в награду!
Украшенная эмалями и уникальным рубином ручка стремительно засновала по бумаге, обеспечивая Хопкинсу запас виски и сигар.
Маркизу не спалось. Раз пять выходил он из каюты, но желтоватый смрадный туман, плотно обволокший корабль, напрочь лишал видимости… Повсюду хлюпало, капало – а изредка падающие крупные капли действуют на нервы хуже тропического ливня.
На вымершей палубе слышались лишь шаги патрульных, совершавших обход. Подобного напряжения не выдержать даже человеку со стальными нервами: копится, ища выхода, раздражение, хочется бежать куда глаза глядят… Тот, кому довелось пережить такую ночь на западно-африканском побережье, никогда не забудет этого кошмара.
Изредка звякнет цепь, донесется размеренная поступь вахтенного офицера – и все…
Словом, у маркиза выдалась скверная ночь. На мгновения он проваливался в сон, и тогда его мучили какие-то смутные видения… Он хлебнул виски и встал, чтобы пройтись, но нестерпимая головная боль заставила его вновь рухнуть на койку… Зазвонил телефон.
Отяжелевшая рука де Сюрьена потянулась к трубке. Дурное предчувствие охватило его. Неужели военную машину не удалось остановить?
В трубке отозвался приглушенный голос, в котором отчетливо ощущалось волнение.
– Докладывает телеграфист. Причем двенадцать часов пять минут.
– Слушаю.
– «Оран, генеральный штаб, двенадцать часов пять минут. Командующему крейсером «Женераль де Негрье»: «Вперед… Вперед… Вперед…» Как поняли?
– Вас понял… Немедля оповестить по радио все сухопутные соединения. Тревога, полная готовность к выступлению, форпостам двигаться к своим позициям. Капитану Бове каждые десять минут докладывать мне обстановку… Повторите, как поняли?
– Повторяю…
Положив трубку, маркиз выпрямился. В висках по-прежнему пульсировала боль, но приказ есть приказ, перед ним даже сирокко отходит на задний план.
Де Сюрьен поднялся на мостик. Итак, мирный край будет залит огнем и кровью. И он тому причиной – пусть из лучших побуждений, из желания выполнить свой долг.
На сердце было тяжело… Отзываясь в висках, стучит капля за каплей, и где-то вдалеке слышатся одинокие шаги…
Приказ получен, надо готовиться к атаке!
Твердым голосом он отдает распоряжения в одну переговорную трубу, затем в другую… Раздаются команды, надрывается боевая труба… Тревога!
В мгновение ока матросы занимают свои места… С пушек сдернуты чехлы, желтоватый туман начинает рассеиваться, и в лунном свете поникшими веерами пальм протестует всем этим ужасным приготовлениям африканский берег.
Тишина и спокойствие, которые мгновения спустя нарушит вой снарядов.
Стальные башни орудий разворачиваются, готовясь сеять смерть.
А вблизи капитанского мостика громко, чтобы маркизу было слышно, переговариваются двое: Чурбан Хопкинс и я.
– Говорил же тебе: человеку свойственно ошибаться! Будь ты хоть каким умным да честным, а облапошить тебя всегда можно.
– Не скажи! Вот, например, господин правительственный посланник беспременно запросил бы подтверждение от капитана Мандлера, чтобы убедиться, не обманывают ли его… Нельзя же просто так вот взять и подчиниться первому приказу, в особенности, если речь идет о жизненно важном деле… Ведь прислать телеграфное или радиосообщение может кто угодно!
– Значит, надо запросить подтверждение! – громко талдычит Хопкинс.
– Цель четыреста двенадцать… – раздается команда бомбардира.
– Четыреста двенадцать…
– Отставить! – перекрывает все шумы голос де Сюрьена. Все замирают. Маркиз нервно хватается за телефон.
– Телеграфист! Зачитайте все сообщения, полученные сегодня ночью!
– В течение ночи не было получено ни одного сообщения.
Маркиза с мостика как ветром сдуло. В следующее мгновение он уже стоит перед нами, вглядываясь в наши лица.
Мы не дыша вытянулись по стойке «смирно». Момент был критический.
– Не знаю, что с вами делать: велеть вздернуть или. повысить в звании? Ведь это один из вас звонил мне!
Затем он оглушительно расхохотался, двумя пальцами ухватил меня за нос и подергал из сторону в сторону.
– Право слово, таких отпетых мошенников свет не видал!.. Эй, бомбардир! Трубите отбой, тревога была учебная! Всем разойтись! – И он удалился в свою каюту.
7
Во время нашумевшего процесса председатель трибунала счел необходимым обратиться с вопросом к правительственному посланнику: «Как, по-вашему, ваше превосходительство, не совершил ли капитан Ламетр должностного упущения, приняв сообщение господина Мандлера за чистую монету и даже не удосужившись его проверить?» Маркиз де Сюрьен, не моргнув глазом, ответил: «Предположение, будто говорящий – не господин Мандлер, казалось настолько необоснованным, что в подобной ситуации любой человек, включая меня самого, счел бы проверку излишней».
Капитана Ламетра торжественно реабилитировали, а за героические усилия по предотвращению ненужного кровопролития удостоили высшей награды. Но выше всяческих наград была для него возможность после стольких страданий сочетаться браком с Люси де ла Рубо.
Альфонс Ничейный и я вернулись в свою роту с орденом на груди. И с миллионами на личном счету. Ведь после того как Ламетр отказался от своих двадцати пяти процентов, причитающихся нашедшему сокровища, мы поделили их между собой на троих. Вернее, на четверых, поскольку Турецкого Султана тоже взяли в долю и, к обоюдному согласию, подписали бумаги. Первым – Хопкинс.
– Здесь извольте, – указал адвокат.
Хопкинс достал ручку. Не орудие письма, а загляденье: из чистого золота, изукрашенная эмалью, а на колпачке – огромный огненно-красный рубин…