Один из подельников Альфонса предложил воспользоваться случаем.
Я сослался на именины родственника, за что удостоился всяческих нелестных эпитетов.
В конце концов большинство высказалось в том духе, что грех, мол, упускать такую возможность. Пришлось подчиниться: ведь с этими парнями мы делим последний кусок хлеба, а тут и делить-то было нечего: хлеб весь вышел. Ну, и все ж таки какие ни на есть, а друзья; друзьями пробросаешься – с кем останешься!
И вот под покровом ночи взяли мы целую баржу мыла для бритья, предварительно упрятав сторожа среди груды мешков.
На судно это мы еще раньше глаз положили. Несколько дней назад оно вместе с баржей на буксире налетело на подводную сваю, и его – под охраной одного-единственного стража – оставили загорать в пяти километрах от порта. Предварительно сторговавшись с Барышниковым, мы втроем наведались на баржу.
Затем Альфонс Ничейный подогнал грузовик, простаивавший без дела у кавалерийской казармы сенегальцев, и мы занялись перегрузкой товара. В кузове грузовика обнаружились двое механиков, но Альфонс вывел их из строя, поэтому они нам не мешали.
Все шло как по маслу, но едва грузовик с добычей тронулся, возникло неожиданное препятствие в виде отряда сенегальцев, на полном скаку устремившихся вдогонку.
Какой смысл связываться с ордой дикарей? Тот, кто умней, должен отступить – верно я говорю?
Альфонс за рулем выписывал дерзкие кренделя и, обернувшись к нам, прокричал:
– Сбрасывай груз, да поживее! – И рванул вперед.
Мы в два счета скинули на дорогу тяжелые ящики, заодно выбросили и механиков, по-прежнему пребывавших в беспамятстве. Одного из подельников прошило пулей, и он свалился аккурат на только что полетевший вниз ящик с мылом. Грузовик, набирая скорость, мчал вдоль обсаженной пальмами дороги.
– Похоже, влипли, – заметил уцелевший подельник.
Вдали темноту прорезал луч прожектора. Сигнал тревоги!
– Грех работать в день именин своих близких, – вынужден был напомнить я. – Отсюда и все наши неприятности.
– Неприятности можно бы пережить, – вмешался Альфонс, – да только всадников за нами гонится слишком много.
Мы свернули вправо, чтобы не попасть в луч прожектора.
– У въезда в город я приторможу, и спрыгнем. Разбегаться всем в разные стороны!
Взвизгнули тормоза, и я спрыгнул.
Однако у ближайшего перекрестка меня подстерегал полицейский мотоцикл с коляской, и фараоны устремились в погоню. У края тротуара приткнулся деревянный киоск, запертый по причине позднего времени. Я поднажал плечом, киоск завалился и лег поперек дороги.
Грянул выстрел, просвистела пуля…
Я припустил со всех ног по каменистой почве окраинных пустырей. Оступаюсь, спотыкаюсь, но бегу. Слева, неподалеку от меня, тоже стреляют – вроде бы не в меня. В воздухе стелется тень, словно гигантская кошка распласталась над землей. Время от времени «кошка» падает, но тотчас вскакивает и вновь подхватывается бежать: Альфонс Ничейный!
Из меня бегун хоть куда, однако эта скорость ветра, эта способность отталкиваться пружиной и поистине сверхчеловеческая ловкость вызывают зависть даже во мне.
В нашем забеге ставка – жизнь.
Да-да, я не шучу: в здешних краях предпочитают пристрелить бродягу, лишь бы с ним не возиться: не заводить досье, не сажать за решетку… Себе дороже.
Мне посчастливилось добраться до песчаных холмов ближайшей пустыни, а здесь для преследуемой дичи простор – знай огибай песчаные барханы то справа, то слева. Шум погони стихал, и наконец полицейские сбились со следа.
Но ведь эта передышка ненадолго. Когда рассветет, меня запросто сцапают. Тут вдруг из-за тучи выглянул месяц, и на небольшой возвышенности прямо передо мной предстал форт святой Терезы.
Лагерь Иностранного легиона! Я почувствовал прилив энергии. Легионером мне еще бывать не доводилось. Но вряд ли будет хуже, чем угодить в тайфун или санитарный карантин, не говоря уж об ужасах китайских тюрем…
Часовой без звука пропустил меня внутрь, и вскоре я очутился в прокуренной конторе, где усатый сержант, закатав рукава рубашки, брился.
– Чего тебе?
Запыхавшись после всех этих гонок с препятствиями, я и слова не мог вымолвить.
– Прочисть дыхалку, паразит, а потом возьми на столе бланк заявления о вступлении в легион и заполни. Да поаккуратней, без ошибок!
– Пусть очухается, придет в себя, а заявление я за него заполню.
Сидя в углу, Альфонс Ничейный трудился над своей бумагой.
2
Расследуя дело о грабеже на барже, полиция, естественно, нагрянула в форт.
Двоих новобранцев, завербовавшихся в легион той самой ночью и в критический час, вызвали к капитану на допрос.
– Неудачное вы время выбрали для вступления в легион, – начал капитан.
Вытянувшись по стойке «смирно», мы отмалчивались, будто в рот воды набрали.
– В ту ночь был совершен грабеж.
Изумлению нашему не было предела.
– Откуда вы заявились в форт?
– Я из корчмы.
– А вы?
– Я собирался было переночевать в пустыне, но потом передумал.
– Вы знакомы между собой?
– На гражданке я этого новобранца ни разу не видел.
– И вы утверждаете то же самое?
– Да.
– Что вам известно о грабеже? – обращается капитан к Альфонсу Ничейному.
– Грабеж – способ приобретения имущества, когда один или несколько человек пытаются насильно завладеть чужой законной собственностью и присвоить ее себе.
Капитан подавил улыбку.
– А что вы знаете о барже, с которой был похищен груз ящиков с мылом для бритья?
– Первый раз слышу.
– А вы?
– Я предпочитаю бриться у парикмахера, – ловко выкрутился я. – Так что мыло мне и вовсе без надобности.
– Значит, о краже вам ничего не известно, ночью вы оба находились в разных местах и в легионеры подались не вместе, а порознь?
– Oui, mon commandant!Так точно, господин капитан!
– Подпишите протокол.
С полным нашим удовольствием.
– Надеюсь, из вас получатся бравые солдаты. Можете идти!
Пожалуйста, с еще большим удовольствием.
На том дело было закрыто. Врата легиона легко открываются, да прочно запираются.
3
– Двадцать седьмой, девятый, сорок пятый и восьмой!
По команде сержанта мы выходим из строя. Альфонс девятый, я сорок пятый.
– Назначаетесь в караул у губернаторского дворца. За малейшую провинность три недели карцера. Выполняйте! – С чем поворачивается и уходит.
– Что означает этот караул? – спрашиваю я у восьмого; он парень бывалый, в легионе не первый день.
– Тихий ужас! Стоишь на лестнице не шелохнувшись, оружие на изготовку. И так три часа. Ни глазом моргнуть, ни словом перемолвиться даже думать не моги. Два взвода сменяют друг друга каждые три часа.
К тому времени мы с Альфонсом отслужили уже шесть недель, так что новичками не считались. Однако стоять в почетном карауле нам не доводилось. Судя по всему, развлечение не из самых приятных.
Альфонс решил прикинуться больным, но поднаторевшие в здешних обычаях легионеры отговорили его, рассказав, какая в карцере сырость и вонь.
Надеюсь, вы уже успели убедиться в моей покладистости и непритязательности. Однако легион оказался слишком тяжелым испытанием даже для меня при моем философском складе ума.
Сержант Потрэн тщательно следил, чтобы ни единая минута, проведенная в легионе, не скрасила нам жизнь. Особенно жестоко он издевался надо мной, хотя то, что произошло между нами, было чистой случайностью, поскольку мелочная мстительность претит моей натуре. Все началось с полевых учений у крепостной стены. Сержант обучал нас парадному шагу, полагая это для легионеров жизненно важным. Сперва выстроил нас шеренгой и поощрил ласковым словом.
– Мерзавцы вы все до единого, – первым делом констатировал Потрэн. – Вам предстоит освоить парадный шаг, потому как без этого легионер не легионер. Будете печатать шаг таким образом, чтобы стены форта сотрясались. Понятно, ублюдки?