Судья и прокурор хмуро кивнули; троица на диване подалась вперед.
— Итак, не забудем: с самого начала убийца боялся, что Андреа увидела на месте преступления что-то его разоблачающее. Это не была его фигура или лицо: он нанес удар сзади, так что у нее не было возможности увидеть, кто ее ударил. И тем не менее преступник считал, что то, что могла увидеть Андреа, ужасно важно. Он не поленился потратить много времени на месте преступления, где еще не остыла кровь жертвы, чтобы таким допотопным способом написать записку, он послал ей телеграмму на следующий день после совершения преступления, он послал ей иносказательное сообщение в эту субботу, когда почувствовал, что земля горит у него под ногами. Это все грозило ему гибелью, пусть даже он посылал их инкогнито. Однако повторяю, преступник продолжал предупреждать Андреа, чтобы она ничего не рассказывала. Почему? Что такое она увидела или, как он считал, могла увидеть? Что так беспокоило его? Это могла быть только та картонная спичечная коробочка, которую он унес с собой, и которую она видела на столе с шестью спичками, перед тем как он ударил ее по голове.
Но нас первым делом интересует причина, заставившая его взять спичечную коробку с собой. И этому есть только одно объяснение. Пачка была закрыта; преступник это знал. Пачка лежала на столе на виду, и то, что его так беспокоило, было на ее обложке — нечто простое, но сразу бросающееся в глаза и объясняющее с первого взгляда, кому она принадлежит. По обычной пачке люди не узнают хозяина спичек, потому что все равно у кого-то найдутся точно такие же. Следовательно, здесь дело было в какой-то надписи, может, в монограмме — словом, в каком-то простом отличительном знаке на пакетике, который Андреа легко могла связать с ее обладателем.
— Странно все это, — проговорила Андреа сдавленным голосом. — Подумать только.
— Ирония этой ситуации заключается в том, — с кривой усмешкой заметил Эллери, — что Андреа не запомнила ничего специфического на том спичечном пакетике. Она видела его, но ее сознание не зарегистрировало этого отличия, поскольку было потрясено и занято другим. Андреа вспомнила о нем лишь тогда, когда я, готовя сценарий нашей маленькой драмы к субботнему вечеру, вызвал это в ее памяти прямым вопросом, уже после того, когда сам нашел ответ. Только в тот момент ее впервые осенило. Но преступник не мог рисковать и уповать на то, что Андреа ничего не заметила. Ведь он видел, как она смотрела на стол. Поэтому не сомневался: она прочитала то, что было напечатано на обложке, и знает, кто убийца.
Итак, теперь у меня прибавился еще один элемент к портрету преступника. Он мужчина. Он курит трубку. Он пользуется бумажными спичками с надпечаткой на обложке, удостоверяющей его личность.
— Замечательно, — проговорил судья Менандер, когда Эллери остановился, чтобы прикурить сигарету. — Но ведь это не все, не правда ли? Я все еще не вижу…
— Все? Ну что вы! Это было всего лишь первое звено в цепи. Второе сковала мне эта жженая пробка. Я уже говорил раньше, что если преступник воспользовался пробкой в качестве пишущего инструмента, то вполне ясно, что в руках у него не было ничего более подходящего для письма, как он, во всяком случае, считал. Ведь о губной помаде он не подумал, будучи мужчиной. Это означает, что у него при себе не было ни ручки, ни карандаша — не забудьте, необходимость написать записку возникла неожиданно, — или если уж и были ручка или карандаш, то в них содержалось нечто такое, что не позволяло ему ими воспользоваться. — Эллери снова сделал паузу. — Поллинджер, помните мою небольшую эскападу сразу после преступления, в которой я заметил, что невозможно сказать, кто же все-таки убит — Гимбол или Уилсон? Поллинджер поморщился:
— Помню. Помню, как вы заявили, что это будет крайне важно для решения проблемы.
— Но даже я в тот момент не понимал, насколько это важно. Собственно, в это уперлась вся проблема расследования. Не ответив на этот вопрос, кого же все-таки убили, невозможно сделать окончательный логический вывод о том, кто убил. Потому что только это знание позволяет понять мотив преступления и вычислить преступника. Не ответив на этот вопрос, нельзя составить портрет убийцы. То есть значение ответа на этот вопрос трудно переоценить.