Ибо это была конюшня короля, но особенного короля, с обычной ковбойской шляпой вместо короны и длинноствольным кольтом вместо скипетра, который, однако, владел бескрайними, пыльными равнинами Дикого Запада. Его преторианским эскортом служили кривоногие парни, носящиеся на лошадях, словно кентавры, медленно растягивающие слова, ловко сворачивающие самокрутки и хранящие в карих, окруженных морщинками глазах безграничное спокойствие тех, кто привык вглядываться в звезды под чистейшим сводом небес. А дворцом его было далекое ранчо — за тысячи миль от этих мест.
Ибо эта конюшня короля, с его чудной короной, странным скипетром и невиданным эскортом находилась в не надлежащем ей месте — на холмистых равнинах Дикого Запада: не в Техасе, не в Аризоне, не в Нью-Мексико или какой-нибудь другой диковиной стране, где должны править такие короли. Она появилась не в Америке гор, холмов, долин, лесов, полыни и бескрайних равнин, а в Америке небоскребов, подземки, нарумяненных хористок, отелей, театров, очередей за бесплатным питанием, ночных клубов, тюрем, радиобашен, образованных людей и бульварной прессы. Она была удалена от своей естественной среды обитания точно так же, как конюшни Англии или беговые ипподромы Японии. Если бросить камень, то по соседству можно было попасть в не менее интересное место — Бродвей, растянувшийся среди увеселительных заведений Нью-Йорка. А чуть дальше — ревущая столица. По другую сторону порталов архитектурного колосса, в чьих подвалах разместилась эта конюшня, в минуту проносились тысячи автомобилей.
Это был «Колизей», новый и самый огромный спортивный храм Нью-Йорка.
Лошади в этой бесконечной дали от Запада, окруженные чуждой средой и ревом снаружи, были упакованы в клети, словно кролики.
Такого не могло бы случиться в Англии, где подобные учреждения пускают корни на подходящей для этого почве, а неукоренившиеся — умирают. Священные воды текут пенять лишь в Америке. Много лет назад загорелые парни Запада время от времени собирались из далеких мест на праздники продемонстрировать свою удаль в искусстве управлять лошадьми, лассо и стрельбе. Это было Развлечение Запада для Запада. Но сегодня его выдрали из родной щелочной почвы и трансплантировали в чужеродную каменистую почву Востока вместе с лошадьми, лассо, поводьями, ковбоями и всем остальным. Только имя этому развлечению — родео — осталось. Но его назначение — доставлять истинное удовольствие — фальсифицировалось. Зрители заполняли трибуны через зарешеченные боковые проходы и платили за вход предприимчивым организаторам. Одним словом, это был самый большой фрукт, апофеоз садоводства, пересаженный с Запада на Восток, — Родео Дикого Билла Гранта.
В настоящий момент у стойла королевского скакуна стояли двое мужчин. Тот, что пониже, выглядел странным существом с мускулистой правой рукой; левая же, ампутированная по локоть, покачивалась в витиевато завязанном узлом рукаве. Его худое лицо выражало угрюмость; потемнело ли оно от палящих лучей солнца или же от всплеска бурных эмоций, определить было трудно. В его осанке угадывалось нечто от надменности скакуна, а в тонких губах — от конского фырканья. Это был небезызвестный ковбой, Однорукий Вуди, которым на профессиональном жаргоне своей касты звался «первым наездником» — гвоздем программы Родео Дикого Билла Гранта. Его янтарные глаза казались смертоносными, как у мифической Горгоны.
Второй, ни капли не походивший на него, был, однако, не менее колоритен в своей непохожести. Это был высокий букаро, худой, словно сосна, и слегка согнутый, будто дерево от сильного ветра. Он казался древним и не менее выносливым, чем холмы Невады; белые космы на голове, темно-коричневое лицо и весь его облик свидетельствовали о длительной жизни на свежем воздухе и нестареющей силе. В лице старого букаро не было ничего выдающегося; но все вместе составляло эпическую фигуру, походившую на старинную статую, тускло маячившую в тумане веков. У него были большие темные веки, имеющие обыкновение опускаться, оставляя лишь узкие щелки, сквозь которые, не мигая, пристально глядели холодные, бесцветные глаза. Этот пришелец из другого мира был совершенно неожиданно облачен в самую затрапезную одежду восточного жителя.
Старина Бак Хорн! Продукт бескрайных равнин и Голливуда — да, Голливуда, который, подобно Молоху, заглатывает все; не менее дорогой сердцу современных американских мальчишек, чем легендарный букаро Буффало Билл, вызывавший восхищение ушедшего поколения. Это был человек, реанимировавший Дикий Запад. Не Запад Фордов, тракторов и бензоколонок, а Запад «70-х», тяжелых «шестизарядников», Джеймса Бойса, Билли Кида, конокрадов, пьяных индейцев, похитителей чужого скота, салунов, дощатых настилов, бравых шерифов и битв за пастбища. Бак Хорн достиг этого чуда воскрешения с помощью кино; будучи сам подлинным реликтом, он оставался в достаточной степени романтиком, чтобы воспользоваться серебристым экраном для оживления прошлого. И вряд ли нашелся бы парень с горячей кровью, который не замирал бы в детстве от восторга при виде лихо скачущего Бака Хорна с ружьем и лассо на мерцающей киноленте, обошедшей все экраны страны.