Они до сегодняшнего дня без слез и смеха не могли вспоминать ни тот ассортимент, ни тот день. Виолетта содрогалась от упущенной возможности остаться заикой, когда, выходя с работы, стала жертвой выскочившего из-за угла маньяка с цветами в руке, который предложил проводить ее домой…
Коллеги не поняли. Родители не одобрили. Коллектив побурлил от души.
Сергей воскрешал пророненные из ее глаз слезы в день разрыва с его родственниками, впервые замеченную степень женской жестокости из-за потерявшего свободу мужчины, на которого они, оказывается, давно клали глаз, лицемерие отдельных лиц, которые считали невозможностью выбрать женщину, не подходившую под его социальный статус.
Это было непонятно ему. И до боли ясно, думавшему точно так же до того, как увидел ее. Это родное, такое притягательное почему-то лицо, огромные испуганные глаза… Удивительно, но ему всегда казалось, что он знал эту женщину давным-давно… И неважно было ни образование, ни ум, ни внешность…
Он злился. Она молчала. Он негодовал. Она плакала. Он кричал. Она кричала тоже. Столько раз они ругались с ним зверски, сами не понимая почему. А потом обнимались так, будто рисковали потерять смысл жизни навеки. Сергей вспоминал, как усугублялись донимавшие его всю жизнь маниакальные синдромы и депрессии. Но она готова была его терпеть таким, со всеми его проблемами и с каждой болью сумбурного по-прежнему разума. А он чувствовал, что после испитой вместе совершенной радости, он переживет все что угодно, если она будет рядом с ним. И никакие проблемы не изменят укоренившегося в его сердце счастья не в безоблачности, но в осознанной любви.
И из-за чего все дрязги?.. Из-за усталости и безотчетной злобы, которая почему-то нападала всегда внезапно?.. Маленький эльфийский мотылек с прозрачными крылышками… Сергей помнил, как трепетали эти крылышки и слезы лились из глаз, когда опять какая-нибудь неземная по красоте женщина грозила сломать ее жизнь. И как он был готов переломать что-нибудь в доме за эту отчаявшуюся в бессилии ревность. Сколько их было, этих красоток?.. Он не хотел считать. Ни одна из них не смогла затушить те метания, что жили у него внутри. А Виолетта вдохнула в него новую жизнь.
Глядя на себя и на нее, он задавался вопросом: а может ли быть так хорошо и спокойно в этой жизни?.. И когда все доставало, мог ли он, уронив на пол книгу, просто улыбнуться и от души рассмеяться, потому что был блажен тем, что у него было?.. Как будто кто-то за него полюбил ее давным-давно и передал сейчас, как бесценный подарок.
Страх исчез из его жизни. Когда ты спокоен и уже сделал что-то важное, не страшно ведь и уйти потом с улыбкой на губах. Но не тогда было ему об уходе думать, когда он уже не нервничал, не бегал по кабакам, не напивался до поросячьего визга. Однако жизнь посчитала по-другому. Приступ случился в самый неподходящий момент. Сергей долго не мог забыть обезумевшие от страха глаза тогда еще не жены, вскочившей из постели и голой бежавшей вызывать врачей, ее панику… И долгие рыдания потом, в которых она не могла простить того, что он не рассказал ей обо всем сразу.
Сергей видел в ее взгляде страх. Вечный, живущий в ней страх его потерять, когда, прижимаясь к нему по ночам, она просила только об одном. О нем самом. Она боялась лишиться его. А он гладил ее и говорил: все будет хорошо…
— Вика, а замерзли ведь розочки, да?.. — негромкий голос коснулся ее слуха.
Брошенный на стол букет из трех цветков лежал забытый и привядший от уличного холода и недостатка воды, не нужный теперь никому. Он увидел, как на ее щеках выступила влага.
Он так торопился к ней, бежал, не хотел ждать… Но куда же он спешил, если она ждала его всегда?..
«Это неизлечимо», — признался он в тот день. Остекленела вода в глазах, что хотели быть мужественными для него. Она не была создана для стойкости. Но она сказала, что не оставит его никогда.
Сережа, будь со мной всегда…
Она так мечтала о его ребенке, еще до того, как они поженились, и она смогла сказать ему об этом. Но Бог не дал им детей.
Бог… Был ли он там, где-то на небе, смотрел ли он на Сергея сейчас?.. Срывающиеся с губ слова молитвы во ушедшее время безбожников. Как великое исключение он произносил канонические слова, но большую часть своей жизни украдкой смотрел на небо…
Врачи поставили диагноз бесплодие. Эта кара была слишком тяжелой для больного сердца и для той, которая не хотела больше ничего, кроме него и его частички в своем животе.