– Что с вами? Вы поранились? – Алексей меняется в лице.
Белизна рубашки резко контрастирует с бронзовой кожей. Я же в черном платье. Девять дней со смерти Оли. Но приношения не будет. Не будет отпевания, и утешения не будет.
Самоубийца…
Мы на кухне. Мама рядом нервно теребит ворот платья. Я знаю, что не так, я слышала шепот слуг. Ночью отец заливал горе и снова проигрался. Зря мы переехали в Петербург.
– Маша, поздоровайся, – тихо шепчет мне мама, и я понимаю, что шепотом можно кричать.
Скоро нам придется узнать, как далеко распространяется щедрость князя.
– Господин Милевский, – приветствую я жениха покойной сестры, сжимаю кулак и безмолвно читаю молитву.
Смирение! Я только из церкви. Вспоминаю исповедь, вспоминаю, как смотрела в глаза батюшки.
Стыд и вина. Грехи отпущены, но прощение не вернет Олю!
«На всё воля божия, Машенька…»
Алексей подходит ближе и берет меня за руку. Я морщусь, раскрывая кулак.
– Это ягода…
Его пальцы касаются моего запястья, и от боли я хочу кричать.
– Нет, не ягода, – качает он головой. Тяжелый взгляд на маму и злое: – Варвара Степановна?
На моей раскрытой ладони кровь. Алая линия.
Я разделась и разожгла печь. Взяла пяльца и устроилась у окна. Скучная монотонная работа, по моему мнению, должна была успокоить нервы. Отнюдь. Мысли молотками стучали в голову.
Опекунство Милевского было скандалом. Мое появление в обществе сопровождали шепотки. Не слишком это приятно, быть цирковой собачкой на потеху толпе. Что было простительно мужчине и князю, не было простительно девице на выданье. Впрочем, после единственного выхода в театр, я не появлялась нигде. Алексей увез меня из столицы.
Позор царской семьи, несмываемое пятно на репутации. Уже тогда.
Почему же убийства произошли сейчас? Чтобы усадить за решетку особу царской крови не достаточно парочки косвенных свидетельств! Так, может быть, дело и правда ... во мне? Имена, возраст ... порез на ладони.
Я до крови уколола палец и отбросила рукоделие в сторону. Не поможет вышивание. Достала из библиотечного шкафа томик со сказками и, накинув пальто, поднялась на последний этаж.
– Машенька, – Анна подслеповато сощурилась, – рано ведь?
– Сказки! – обрадовался глазастый Василий и, поднырнув под материн локоть, выбежал ко мне.
– Верно, – я рассмеялась и прижала мальчишку к себе. – Самое время для сказок.
Мы читали. Анна утюжила платья, слушая нас вполуха, и посмеивалась, глядя на возбужденно подпрыгивающего сына в особенно увлекательных моментах. За окном стемнело. Настала пора собираться на службу. Наскоро перекусили, и я спустилась вниз – утеплиться. Вышитая шерстяная телогрейка, надетая под пальто, делала меня похожей на ребенка, укутанного в тридцать три платка заботливой матерью.
– Готова? – спросил меня такой же замотанный сияющий мальчишка.
– Готова! – рассмеялась я.
Вот оно чистое детское сердце: радость от предстоящего праздника вновь поселилась в душе.
Горожане покидали дома и ручейками стекались к площадям у храмов. Мы вышли заранее, но оказались довольно далеко от входа.
Я осмотрелась и заметила знакомое лицо среди прихожан. Бортников? Мужчина поймал мой взгляд и легонько кивнул мне. Я ответила тем же, мысленно гадая, почему он здесь. Иван Петрович жил на Мойке, не ближний свет…
Три свечи – желтая, зеленая и красная – торжественно зажглись в руках священника. В сердце словно загорелся цветной огонек. Отец Павел взглядом обвел наши ряды. Вася дернул меня за локоть, я повернулась к мальчишке и щелкнула его по носу. Начался Крестный ход.
Людской поток отрезал нас от адвоката. Мы обошли вокруг храма, приветствуя воскресшего Спасителя. Анна вдруг зашлась в надсадном кашле. Вася, который шел чуть впереди, остановился и бросился к нам.
– Идемте домой, – покачала я головой.
– Праздник ведь, Машенька, – запричитала женщина.
– Болезни всё равно, – вздохнула я.
Мы вернулись. Я помогла Анне раздеться и, убедившись, что жара нет, сбегала к себе за горчичниками. Кашель стал реже и тише, она уснула. Я обняла Василия и, оставив их одних, ушла спать.
Я так и не причастилась. Мысль саднила, пульсируя, будто нарыв. Но усталость сделала своё дело, её заглушив.
Глава 5
Яркие лучи солнца разбудили меня утром Воскресения. Я успела ополоснуть лицо перед приходом гостей. Анна улыбалась и выглядела значительно лучше. Счастье!