Сдерживаюсь, мне шестнадцать, но я давно не ребенок.
– Музыка, – мой сухой ответ, Алексей поднимает бровь, и я поясняю: – Мне нужно продолжать игру на фортепиано. Иначе я рискую разочаровать будущего мужа отсутствием столь необходимых для хорошей жены навыков.
– Я подожду, – он гладит меня по щеке, – что такое год?
«Год – это целая жизнь», – ухожу в свою комнату и бездумно стучу по черно-белым клавишам.
Девочка без детства. Девушка без юности. Нищета. Одиночество. Алексей.
Хватит о нём!
Я зло мотнула головой и схватилась за дверную ручку.
Справлюсь. Что-нибудь придумаю. Найду деньги на высшие курсы, стану юристом и смогу обеспечить себе достойное существование.
Суфражистка Шувалова. Смешно. Но лучше уж так, чем …
Во всяком случае, мне не приходится тратиться на жилплощадь. Вряд ли бы я смогла ютиться в тесной каморке стоимостью двенадцать рублей, а квартира, подобная моей, стоит не меньше двадцати пяти. Деньги. Почему все упирается в них?
– Маша! – кто-то окрикнул меня.
– Да? – я повернула голову, губы улыбнулись сами. Петя одним своим присутствием рядом повышал мне настроение.
Невысокий и чуть полноватый неунывающий балагур. Таким был господин Чернышов. Он не стал ходить вокруг да около, сразу заявив:
– У меня к тебе два дела! – он лихо закрутил ус, и я хохотнула. Мне так нравилась эта его привычка! Словно гусар из прошлого века.
– Каких? – мы вошли в большой кабинет.
Я взяла маленький табурет, подошла к одному из стеллажей, встала на свою подставку и безошибочно нашла то, что искала.
– Аро, – Арс, – Арсентьев! – вытянула из папки нужный мне лист. – Святые угодники! – поморщилась. – Петя, ты только посмотри на это лицо!
– Да, – Петр Николаевич бросил острый взгляд на портрет. – Из этих?
– Ага, – согласилась я, – всё угомониться не могут, революционеры, – зло поджала губы.
– А куда ты его? – он подал мне руку, помогая спуститься с табурета.
– В розыскную ведомость.
Мой помощник понятливо кивнул, и я продолжила:
– В воскресенье Пасха, потом гуляния. Отдам сегодня, чтобы точно не пропустить. Так что у тебя за дело?
Я снова посмотрела на фото преступника. Неухоженные волосы, глубоко посаженные глаза. Огромный нос. Да уж, кого только не встретишь в моей картотеке. Это еще не самый жуткий экземпляр.
– А, – Петя почесал голову, – точно, дело. Ну, первое дело – тебя звал Андрей Аркадьевич.
– Срочно? – не хотелось идти к начальнику с тяжелой папкой в руках, но что делать.
– Да нет, не очень, – он замялся.
– А второе какое? – терпеливо уточнила я.
Он долго собирался с мыслями, а потом как бы между прочим спросил:
– Ты куда на службу пойдешь?
– В Никольский, – недоуменно ответила я, – а что случилось-то?
– Ничего, давай мне папку и иди к начальству, – решил он наконец и, когда мы вышли из кабинета, забрал мою ношу: – Я тебе на стол положу.
– Спасибо, – я кивнула и пошла по коридору направо, в святая святых восьмого делопроизводства.
Андрей Аркадьевич сидел за столом. Новоявленный начальник сыскной полиции что-то писал, вернее, подписывал.
Изящное перо опускалось в чернильницу. Быстрый росчерк ручки, и размашистая подпись на очередном приказе.
– Мария Михайловна, – он поднял на меня глаза, – проходите, садитесь.
Красный ковер на вишневом паркете. Я подошла к любимому начальству. Села рядом и внимательно посмотрела на мужчину.
Андрей Аркадьевич Белянин – пятидесятилетний глава столичного сыска. Не наградой было его назначение, скорее, наоборот. Не был он рад новой должности, но и выбора у него тоже не было. Его предшественник ушел со службы как-то очень тихо, но люди знающие - шептались. Не стоило писать донесение о тайных увлечениях аристократии государю.
Мужские клубы. Однополая любовь.
И теперь господин Белянин возглавляет осиротевший Департамент. Ведь он, конечно же, не станет сообщать государю заведомо ложные сведения. Не станет, разумеется. У Белянина сын и три дочери на выданье.
– Андрей Аркадьевич, – я расправила юбку, – что-то случилось?
Он отложил документы и серьезно посмотрел на меня:
– Отныне домой вас будут провожать.
Что за странные заявления? Или, может быть, шутка?
– Зачем?
Андрей Аркадьевич поднялся из-за стола.
«Как же мужчинам идет мундир», – в очередной раз подумала я. Черный цвет, строгий покрой, галунные петлицы и эмблема ведомства. Серебро слегка коснулось висков, только это и выдавало реальный возраст Белянина. Нет, пожалуй, глаза. Юность не может смотреть с таким пониманием.