Прежде всего штурмана беспокоило состояние двигателя: не получил ли он повреждения? Открыв глаза, Игорь долго вглядывался в приборы: цифры и стрелки расплывались, двоились.
— Ишь ты, обманщица, — сказал он зеленой лампочке метеоритных сигнализаторов, — прохлопала, милая, а теперь хочешь оправдаться.
Показания приборов успокоили Лобанова.
— Живем, Иван Нестерович! — громко произнес он. — Двигатель в порядке.
— Аминь, — отозвался Бурдин.
На лице Светланы появилась слабая улыбка.
Штурман снова покосился на зеленую лампочку, пытавшуюся убедить его, что сигнализаторы все-таки в порядке, что они по-прежнему бдительно следят за появлением метеоритов.
— Ладно, ладно, — буркнул он, — так я и поверил.
Вскоре рядом с Лобановым водворился тяжело дышащий Бурдин. Он сразу же впился глазами в приборы, постучал пальцем по их крышкам. Стрелки упруго колебались, в показаниях можно было не сомневаться.
— Везет нам, — проворчал он, удовлетворенно покачивая головой, — происшествие за происшествием. Светлана Владимировна, как вы?
— Ох, я себя чувствую так, будто у меня вместо костей манная каша. Мы живы, Иван Нестерович?
— И даже продолжаем погоню за астероидом, — Бурдин с одобрением взглянул на Светлану. За себя и за штурмана он не боялся, им приходилось бывать в разных переделках, выкрутятся и из этой истории, но не сдаст ли девушка? Однако оптимизм в ее словах успокоил конструктора.
Прикусив губы, Светлана добралась до локатора и заглянула в зрительную коробку.
— Курс без изменения, — сказала она, — движемся прямехонько на Уран. А где же астероид? Его нет. Астероида нет, Иван Нестерович!
— То есть как это нет?
— Он исчез. Я не могу его разыскать. Скорость нашего движения… — Светлана откашлялась. — Как странно. Всего восемь километров в секунду.
Бурдин бросил быстрый взгляд на доску с приборами. Астроспидометр, настроенный на Солнце, показывал ту же величину. Восемь километров вместо пятисот шестидесяти! Это ли не чудо? Фактически ракетоплан остановлен в пространстве. И цел. Цел в то время, как он должен был обратиться в облако раскаленного газа.
— Н-ничего не понимаю, — Иван Нестерович посмотрел на Лобанова. Тот щипал кончик носа и все поглядывал на лампу метеоритных сигнализаторов. — Ну, абсолютно ничего не понимаю.
Или врут приборы, или мы все трое сошли с ума, или вообще черт знает что вокруг нас происходит.
— Давайте, посмотрим, куда саданул нас этот космический пират, — предложил Игорь.
— Да, — согласился Бурдин, — в самом деле, осмотрим оболочку.
Они надели космические костюмы и вышли на поверхность ракетоплана. Огромный, сверкающий всеми цветами радуги, шар Урана ослепил их. Зачарованные необычайным видом планеты, два путника несколько минут стояли неподвижно, не отрывая глаз от чудного, беспорядочного сплетения красок.
— А ведь мы совсем близехонько от него, — сказал Игорь. — Тысяч пятьсот, не больше. И не представляет ли теперь наш полет свободное падение?
— Пожалуй, так оно и есть, — подтвердил Бурдин.
— Учитывая полученную нами тренировку в падении…
— Не философствуйте, Лобанов! — рассердился Бурдин. — Давайте искать повреждения.
Они пошли по ракетоплану, разыскивая место удара. Полированная поверхность отражала свет Урана и была видна очень хорошо. Однако никаких повреждений на ней обнаружить не удалось. Бурдин стал на колени и включил рефлектор, закрепленный на скафандре. Но и в свете рефлектора он не нашел на корпусе даже простых царапин. Можно было с уверенностью сказать, что никакого удара оболочка машины не испытала.
Иван Нестерович громко чертыхнулся, без всякой необходимости расстегнул ранцевый замок, в сердцах захлопнул его.
Бурдина бесили эти непостигаемые разумом загадки космического пространства.
— Идемте в машинное отделение.
Они спустились обратно в люк ракетоплана, миновали грузовой отсек и раскрыли двери в заднее помещение, где находился атомный двигатель и вспомогательные агрегаты. Не доверяя показаниям контрольных приборов, Бурдин и Лобанов произвели самый тщательный осмотр узлов двигателя. Все находилось в самом отличном состоянии. Механизмы выдержали.
— Нам вдвойне повезло, — сказал Игорь, — оболочка цела, двигатель исправен. Поскольку астероид исчез, мы вправе поворачивать обратно.
— Да, — неохотно согласился Бурдин, — ничего другого не остается.
Светлана вздохнула. При словах Ивана Нестеровича она испытала и радость и огорчение. Жаль, что они возвратятся с пустыми руками, но зато скоро опять будут на родной Земле.
Она вспомнила, как смотрел на нее Алексей Поликарпович перед стартом. Губы ее дрогнули в улыбке.
— По местам!
Сняв космические комбинезоны, Бурдин, Лобанов и Светлана сели в кресла, пристегнулись ремнями.
— Включаю, — сказал Игорь.
Бурдин утвердительно наклонил голову.
Штурман опустил маленький рычажок. На щите перемигнулись оранжевые глазки, закачались стрелки приборов. Из машинного отделения донесся слабый шум заработавшего водородного насоса. Сейчас должна последовать вспышка газовой струи, за ней толчок и нарастающая тяжесть, которая прижмет к мягкой обшивке кресла.
Секунды шли, но вспышки не было. На приборах успокоились стрелки, на лицах конструктора и штурмана застыли оранжевые отсветы сигнальных лампочек.
— Реактор, — встревожено произнес Лобанов.
Мужчины расстегнули ремни, снова надели космические костюмы и направились обратно в машинное отделение. Светлана осталась сидеть в кресле.
Прежде всего она замерила скорость. Машина падала на Уран уже со скоростью восемь с половиной километров в секунду.
Ускорение было почти земным.
Затем ассистентка Чернова занялась было Ураном, но беспокойство не давало ей сосредоточиться. Если не удастся исправить двигатель, будет беда. Девушка зябко передернула плечами. Ей стало страшно.
Бурдин и Лобанов не возвращались довольно долго. Когда они вновь появились в кабине, Светлана, едва взглянув на их лица, поняла, что вот только теперь произошло самое худшее.
Нет, двигатель оказался в полной исправности. Лобанов отлично знал свою машину, он обнаружил бы даже самое пустяковое повреждение. Но повреждений как раз и не было. То, что происходило теперь, было пределом неожиданностей. В реакторе прекратилось расщепление ядер. Цепной реакции не получалось.
Лишь на лимбе показателя радиоактивности горючего дрожала черная стрелка между нулем и первым делением. Она отмечала медленный тысячелетний полураспад атомов урана — и только.
Двигатель стал подобен живому телу, разбитому параличом: дыхание продолжается, кровь циркулирует, но пошевельнуться невозможно. Все оставалось неизменным, все было на своем месте, но природа вдруг нарушила закономерности, которые прежде казались совершенно незыблемыми.
— Остается поверить в нечистую силу, — усмехнулся штурман.
— В какую-то силу приходится поверить, — согласился Бурдин. — Светлана Владимировна, сколько до Урана?
— Четыреста сорок тысяч километров.
— Изрядно. У нас, стало быть, есть еще время собраться с мыслями.
Бурдин задумался. Что же все-таки происходило? Взять хотя бы этот удар. Столкновение с метеоритом? Безусловно, нет.
Встреча даже с самым крошечным камешком грозила мгновенной катастрофой. Значит, удара не было? Опять-таки нет. Удар был, в этом сомневаться нельзя. Иначе как объяснить контузию экипажа, потерю скорости?
Вывод напрашивался очень странный — ракетоплан испытал на себе удар совершенно особого рода — медленно нарастающий, упругий. Возможность столкновения с материальным телом в таком случае отпадает, на оболочке машины нет никаких следов.
Поле!
Только оно может замедлить движение ракетоплана. Но какое? Ни электростатическому, ни электромагнитному подобное воздействие не под силу, каким бы мощным оно ни было.