«СССР-118» миновал облачность. Внизу обозначилась рельефная линия Балтийского моря. Но сверкающая стеклом полоска воды быстро исчезла за горизонтом. Под крыльями машины потянулись лесные массивы, испещренные желтыми пятнами полей, шахматными квадратиками городов, голубыми змейками рек. Все это было уже свое, родное.
— Жерковск! — Лобанов кивком головы указал на пестрое пятнышко, вставшее на горизонте по носу машины.
Тормозные двигатели выплевывали теперь вперед длинные лохматые языки пламени. Ракетоплан резко сбавлял скорость.
Снижение вскоре стало отвесным.
Пестрое пятнышко росло, обозначились улицы, заблестели стеклянные корпуса заводов и, наконец, среди зеленого поля показался серый квадрат ракетодрома.
Теперь машина снижалась хвостом вниз, выбрасывая из-под себя три огненных газовых струи — одну из основного сопла, две из крыльев. Через четверть часа ракетоплан коснулся бетонной площадки хвостом.
Вышедших из люка Бурдина и Лобанова окружили корреспонденты, работники ракетостроительного завода, сотрудники научных учреждений.
— Все отлично, товарищи, — скупо улыбаясь, пояснил Бурдин. — Посадка на Луну, как и в прошлый раз, прошла без всяких осложнений. Механизмы работали безотказно. Самочувствие у всех оставшихся на Луне отличное. Впрочем, мы непрерывно поддерживали связь с Землей, и вы знаете, как протекал перелет, а нового я вам ничего сообщить не могу. О личных впечатлениях лучше расспросите Игоря Никитича. — Бурдин с лукавой улыбкой взглянул на своего помощника. — У него они, кажется, даже зарифмованы.
— Иван Нестерович, — с укоризной произнес штурман, и щеки его покрылись румянцем.
Работники заводского ракетодрома приступили к осмотру двигателя, а Бурдин и Лобанов в сопровождении главного инженера, главного технолога, начальников групп поехали в заводоуправление. Там Бурдин коротко доложил о работе машины во время перелета. Более подробный отчет для министерства и Академии Наук ему предстояло сделать письменно.
После совещания ему подали машину. Иван Нестерович заторопился: он знал — жена Варя, преподаватель и завуч поселковой десятилетки, раньше времени примчалась домой, чтобы успеть приготовить традиционный мясной пирог. В квартире вместе с нею суетятся ее воспитанницы и воспитанники: одни помогают в кулинарии, другие расставляют цветы, да в таком изобилии, что потом на столе не остается места для пирога. И все поочередно каждые пять минут бегут к телефону, чтобы позвонить секретарю главного инженера и узнать, где сейчас конструктор Бурдин.
Выйдя из машины и подняв голову, Иван Нестерович увидел в окне своей квартиры полдюжины голов с косичками и бантами.
Раздался дружный крик: «Приехал! Варвара Петровна, приехал!»
Не успел он еще ступить на площадку второго этажа, как дверь его квартиры распахнулась. Варя, уже полнеющая, темноглазая шатенка, выбежала к нему навстречу. Из-за ее спины, оттесняя девочек, выглядывали две вихрастые головы самых ярых последователей Бурдина — Вани Еремеева и Коли Ногицына.
Раскрывались двери и в других квартирах.
— С благополучным возвращением, Иван Нестерович!
— Здравствуйте, дядя Ваня!
— С успешным прибытием, Иван Нестерович!
— Спасибо, друзья, — ответил главный конструктор. — У меня все в порядке. Вечером соберемся, и я расскажу.
Бурдин пользовался не только известностью конструктора с мировым именем. Весь город знал его как человека до странности простого и удивительно доброго. Мальчишки-моделисты без всякого стеснения приходили к нему за консультацией, знакомые не стеснялись остановить его на улице и перехватить до получки сотню-другую рублей. Ивана Нестеровича приглашали на все школьные вечера. Все жители пятиэтажного корпуса, в котором жил Бурдин, считали его своим близким знакомым, и потому ни одна свадьба, ни одни именины, а то и просто праздничный вечер не проходили без его присутствия. Как бы ни был он занят, отказать в подобной просьбе казалось ему неприличным. Ведь приглашали от чистого сердца.
Обладая хорошей памятью, Иван Нестерович и сам останавливал на улице кого-нибудь из своих бесчисленных знакомых, чтобы поинтересоваться исходом дела, по поводу которого с ним когда-то советовались.
Ему ничего не стоило собрать на улице ребятишек и отправиться с ними в кино. Он обожал вечера самодеятельности и был непременным членом жюри.
В конечном счете его постоянно избирали депутатом в районный совет.
Он любил спорт. По роду своей деятельности конструктора и испытателя реактивных машин он должен был обладать хорошим здоровьем и выносливостью. Однако в спорте успехи Бурдина известностью не пользовались. Конечно, здоровье было превосходным, но ранняя полнота лишала его необходимой подвижности. Это не мешало Ивану Нестеровичу «болеть» на легкоатлетических соревнованиях.
Еще одна известность сопутствовала славе Бурдина. О его любви к жене Варе ходило по городу немало всевозможных рассказов, слушая которые, мужчины снисходительно улыбались, а женщины приходили в восторг.
Едва Бурдин переступил порог квартиры, как молодежь стала собираться домой.
Перелет длился немногим более суток, но возвращение на Землю, а главное в этот город, где он чуть ли не каждого знал в лицо, Иван Нестерович переживал так, будто со дня вылета прошло много недель. Поселок, дом, все предметы в квартире казались обновленными, праздничными, а встреча с Варей походила на встречу молодоженов после годичной разлуки. Добрый час они сидели на диване обнявшись.
В кухне затрещал сигнализатор: в электрической духовке поспел мясной пирог — любимое блюдо Ивана Нестеровича.
После ужина Бурдину, конечно, снова пришлось рассказывать о полете на Луну. Путешествие в его рассказе выглядело не сложнее, чем рейс на пассажирском самолете из Жерковска в Москву. Трудно было понять, то ли он не хочет пугать Варю, то ли в самом деле не видел в своем путешествии ничего особенного.
Наконец он принялся за просмотр свежей почты. Писем приносили так много, что ему не всегда удавалось ответить на них. Письма приходили со всех концов страны. Писали и его юные поклонники, будущие штурманы или конструкторы ракетных кораблей. Им Бурдин отвечал в первую очередь: это росла смена. Писали люди пожилого и преклонного возраста, считавшие своим долгом выразить восторг по поводу его успехов.
Вскрыв один из конвертов, Иван Нестерович удивленно приподнял брови. Письмо начиналось с дружеского:
«Здравствуй, Ваня!» А дальше пошло нечто такое, что заставило Бурдина снова взглянуть на обратный адрес.
От Чернова. От какого Чернова? Да неужели от профессора, не менее известного, чем и конструктор Бурдин, от того, чьи замечательные труды стоят на книжных полках в библиотеке Бурдина, от того самого Алешки Чернова, вместе с которым он мечтал о покорении межпланетного пространства?
Иван Нестерович вспомнил, как еще учеником девятого класса он организовал у себя в школе кружок по изучению ракетной техники. Записались туда в основном его одноклассники, да кое-кто из параллельных классов. На одно из занятий юных реактивщиков пришел пятиклассник, худенький серьезный мальчик.
— Кто у вас главный? — спросил он далеко не робко.
— Я главный, — ответил Бурдин.
— Запишите меня.
Мальчик этот позднее стал душой кружка, а после того, как Бурдин закончил школу, возглавил кружок. Несмотря на разницу в возрасте, Бурдин и Чернов подружились. Они одинаково горячо мечтали побывать на Луне, на Марсе и еще значительно дальше, но пошли к своей мечте разными путями: Бурдин впоследствии стал конструктором ракетных кораблей, чтобы самому вырваться за пределы земного шара, Чернов избрал профессию радиоастронома. После окончания школы и поступления в институт они ни разу не встречались, не переписывались и знали о делах друг друга только по газетным сообщениям да по печатным трудам.