Нет, не такого, как он раньше о себе думал — доброго, смелого и сильного, а такого, каким оказался па самом деле. Память услужливо листала горькие, неприятные страницы, не забыла она ссору, которую затеял Мишка во время ремонта «Открывателя», пустую и глупую; напомнила новый его разлад с товарищами там, на полуострове, когда он отказывался идти на Лысуху. Потом… Об этом особенно неприятно вспоминать. Мишка вел себя хуже кисейной барышней: ныл, хныкал, плакал, а в конце концов даже закатил чуть ли не истерику… Фу!.. Вот тебе добрый, смелый и сильный! А ведь Левка и Василь были в таких же условиях, как и он — так же уставали, так же голодали и мучались от жажды. Но Василь еще находил силы заботиться о них — Мишке и Левке.
Мишка страдальчески сморщился, крепко сжал челюсти, будто от невыносимой боли. «Плохо. Совсем плохо! Но все равно я бы не струсил и не предал бы товарища… Это Василь зря обо мне так…» Однако тут же новая, еще более жестокая мысль прошила голову: «А хлеб, который ты только что хотел съесть — это не предательство?! Разве настоящий товарищ, настоящий человек будет думать только о себе, о своей шкуре?»
Мишка порывисто сел, сжал руками голову.
— Не хочу быть таким, не хочу! — чуть ли не вслух проговорил он, и в голосе чувствовались боль и отчаянье…
Ночь проходила, а Мишка не спал, все думал, думал, думал. Он думал по-настоящему, по-мужски, впервые в жизни сумев критически посмотреть на себя. После таких раздумий человек становится крепче, взрослее, чище. И жалок тот, кто не переживает подобных тяжелых, но нужных минут…
Перед рассветом Мишка заснул трудным сном.
Что было дальше
Проснулся Мишка потому, что услышал взволнованные голоса товарищей. Над бором уже пылало солнце. Мишка хоть и чувствовал себя разбитым, однако что-то новое, радостное наполняло его.
Мишка вскочил на ноги, подошел к ребятам. Их лица были хмурыми. Вася тяжело взглянул на Мишку.
— Ты не брал хлеб?
— А что? — произнес тот, чувствуя, как прилила кровь к лицу.
— Хлеб пропал, вот что.
— Я не брал… Разве его нет в рюкзаке?
Вася молча открыл рюкзак: хлеба там не было, а тряпка, в которой он был завернут, валялась рядом. Поспешно, словно боясь, что его перебьют, Мишка залепетал:
— Я не брал… Я… Поверьте…
Он умолк, встретив холодный, презрительный взгляд Левки.
— Врешь! Ты съел!
— Я не съел…
Мишка только сейчас понял, какое тяжелое подозрение пало на него. Он не знал, как ему оправдаться, как доказать свою невиновность. «А может, и взаправду я хлеб съел, — с ужасом подумал он. — Во сне, нечаянно…» Но нет! Мишка хорошо помнил, что положил краюшку обратно в рюкзак. И больше не брал.
— Не я… — повторил он.
И тогда Левка, словно камень, бросил ему в лицо:
— Трус ты! Даже признаться не можешь.
У Мишки мелко затряслись губы, он еле сдерживал себя, чтобы не разреветься.
— Не брал я хлеб, ребята…
— Врешь! — закричал Лепка. — Врешь! Больше некому! Больше у нас здесь такой дряни, как ты, нет!
Вася хмуро остановил Левку.
— Не обижай человека! Не обижай, когда не знаешь.
Эта поддержка вызвала жалкое подобие улыбки на Мишкином лице. Он так и подался к Васе, прижав руки к груди.
— Не съел я, Василь, хлеб…
— Не съел, так и разговор кончим!..
В это время подбежал Кузька. Он, повиливая хвостом, сунул голову в рюкзак, жадно обнюхал его нутро.
— Стой! — крикнул Вася. — А не Кузька ли нашкодил?
Вася присел над тем местом, где спал пес, и осторожно разгреб траву. На земле валились крошки.
— Он! — твердо проговорил Вася.
— Утопить его, мерзавца! — бешено крикнул Левка. — В болото!
И если бы не Мишкино заступничество, нашел бы корабельный пес Кузька свой бесчестный конец в болоте. Когда, получив несколько оплеух, он убежал в кусты, Левка, смущенно поправляя очки, подошел к Мишке.
— Извини… Сгоряча…
Мишка, взволнованный и тоже смущенный, пробормотал:
— Ну, что ты!.. Брось, Левка…
Вася, по-прежнему хмурый, неразговорчивый, надел на плечи рюкзак, глянул на товарищей, бросил:
— Собирайтесь, ребята. Домой решили идти, Михаил…
Мишка опустил глаза, нервно закусил нижнюю губу.
— Не пойду назад… — глухо проговорил он. — Я слышал, как вы вчера у костра разговаривали… Я не слабый… Я не трус… Я, ребята, постараюсь… Я должен…
У Левки от неожиданности и удивления открылся рот. Он так и застыл, глядя на Мишку.