Прислонилась головой к прохладным камням.
— Мне сейчас здорово трудно, папка… так трудно…— она сердито смахнула кулаком навернувшуюся слезу. — Но ты не думай… это пройдет. Просто мне не хочется жить здесь десять лет, а я… я пока ничего не могу сообразить.
Солнце заглядывало в нишу, нагревая белый песок у подножья скалы. Только верх склепа был по-прежнему темен и холоден.
Она ласково погладила черный базальт.
— Что бы сделал ты на моем месте?.. Как сообщить, что я здесь?.. У тебя была фляжка, которой ты доверил письмо, свою карту. И она дошла до нас, хотя через десять, лет, но дошла. Я бы тоже могла написать письмо. Может, оно дошло бы скорее, чем твое. Но у меня нет фляжки…
Зина вдруг вскочила и больно стукнулась о каменный свод.
— Так мне и надо! — сказала она, потирая ушибленное место. — Какая же я дура. Ведь я могу взять полено… простое полено! Папка, милый папка, не сердись, что я такая бестолковая. Обещаю тебе — я буду умнее… Простое полено. Как я не сообразила этого раньше?
Как Зина ни торопилась обратно, все же она разыскала в кустах брошенный самострел и вспомнила про нож. Нож следовало забрать. Она заплыла в памятную бухточку и вылезла на песок.
Ночной дождь стер все следы на берегу. Только сломанные ветви шиповника напоминали, как она продиралась через них, полуживая от боли и нервного потрясения. За кустами показалась та самая площадка…
Вот и выступ, за который цеплялись пальцы Грачева.
Нож лежал тут же на краю обрыва. Темные ржавые пятна покрывали его желобчатое лезвие.
Но это была не ржавчина…
Зине пришлось сделать усилие, чтобы взять нож в руки. Она быстро сбежала к озеру и вымыла его…
Слабые следы пятен так и остались на когда-то чистом, блестящем клинке…
Часть шестая
ОДНА
Когда в доме поселяется женщина
Итак, Зина решила послать на волю «письмо».
В дровах, сложенных возле хижины, она отыскала подходящее сухое сосновое полено. Расколола его, выровняла плоскую сторону. Эта несложная работа заняла уйму времени: Зина не умела обращаться с топором.
Затем, раскалив в огне золотой наконечник, воткнула в него, вместо ручки, обгорелую заячью косточку и выжгла на плоской стороне:
Чтобы выжечь такой телеграфный текст, наконечник пришлось засовывать в горячие угли несколько раз. Но Зина осталась довольна: обугленные буквы хорошо выделялись на белой древесине, их не могло смыть водой. Чтобы сделать полено еще более заметным, она вколотила посредине золотую стрелу.
Полено стало походить на кораблик, который ребята пускают весной по лужам.
С поленом под мышкой она направилась через лес к «почтовому ящику» — руслу подземного стока. Спустив свою «водотелеграмму», проводила ее глазами, пока белые перышки на стреле не затерялись в бурлящей темноте.
Зина понимала, как мало шансов, что ее послание будет замечено людьми: низовья рек, те места, где были найдены труп геолога и фляжка отца, почти не населены. Но она успокаивала себя тем, что такие «водотелеграммы» можно посылать как угодно часто. Какая-нибудь да попадет на глаза золотоискателям или рыбакам.
К хижине Зина вернулась значительно повеселевшая.
С аппетитом съела суп из копченого зайца, который все же уварился до твердости резиновой подошвы. Брусничный чай с медом и жмыхом показался просто восхитительным — Зина выпила его целый котелок.
Великое дело, когда у человека в трудную минуту появляется малая толика хотя бы самой фантастической надежды…
После завтрака Зина обдумала план дальнейшего освоения первобытного хозяйства, доставшегося в наследство. Соглашаясь с мыслью, что ей придется задержаться в провале на более или менее длительный срок, она решила привести хижину в тот порядок, который должен быть, если в ней живет женщина.
Грачев, как видно, не обращал внимания ни на гигиену, ни тем более на эстетическую сторону своего существования. В избушке было пыльно, грязно и очень неуютно.
Она начала с того, что вынесла из хижины все шкуры, а меховую одежду выхлопала и развесила на кустах. Наломав березовых прутьев, сделала веник, обмела стены, потолок. Выгребла сор из углов и подняла такую пыль, что несколько раз выбегала из хижины, чтобы прочихаться на свежем воздухе.