— Мне лишь нужно еще раз проверить вашу историю, мистер…
— Хэйес. Роулин Хэйес.
Мужчина сжал грязными пальцами прутья решетки, отделявшей его от Алистера, и наклонился вперед.
— Спроси у любого в Файв-Поинтс[4], и тебе скажут: я не совершал никакого покушения на убийство. Потому что я никогда не пытался никого убить. — Его губы растянулись в широкой улыбке, открывшей рот, почти полностью лишенный зубов. — Если бы я захотел кого-то убить, покушением он бы не отделался.
Неудивительно, что он, казалось, не ел уже несколько месяцев: тюремная еда была не такой уж плохой, но у него просто-напросто не было, чем её жевать. Я не удивлюсь, если из-за плохого здоровья этот мужчина не доживёт до следующего разговора с Алистером.
Зловонный воздух и леденящая кровь сырость создавали плачевные условия жизни — такие, в которых даже здоровым людям было бы трудно выжить. А я подозревал, что Роулин Хэйес с самого начала не был воплощением здоровья.
Алистер, заметив мое присутствие, взглянул на меня и слегка кивнул, а затем снова повернулся к заключённому.
— Благодарю Вас, мистер Хэйес; обещаю, что взгляну на ваше дело.
Алистер повернулся ко мне, и даже в тусклом свете я заметила, что его щеки раскраснелись, несмотря на холод. Он был в своей стихии, почти не замечая нашего мрачного окружения — включая Дженкинса, охранника, который нависал над нами, стремясь поскорее увести нас дальше.
— Готовы двигаться дальше, мальчики? — спросил Дженкинс. — Не стоит застревать в таком месте.
По моему кивку он повел нас по коридору, который становился все темнее по мере приближения к концу. Именно здесь содержались преступники, приговоренные к одиночному заключению; в камерах без окон, за толстыми деревянными, обитыми железом дверями не было ни проблеска света, кроме слабого свечения фонаря Дженкинса.
Когда мы подошли к последней двери, Дженкинс достал большую связку ключей и, держа в левой руке толстенную дубинку, приготовился нанести удар, если потребуется, а правой открыл двойные замки на двери.
Дверь распахнулась, и мы увидели хрупкого худощавого мужчину с темной бородой и очками в проволочной оправе, одетого в стандартную тюремную серую робу. Он сидел в кресле, которое больше напоминало средневековое орудие пыток — его руки и ноги были закованы в кандалы, а грудь пересекал кожаный ремень. Я не видел такого уже много лет, но знал, что это: «смирительное кресло», обычно приберегаемое в качестве сурового наказания за самые тяжкие преступления. Оно было настолько неудобно, что люди, прежде находившие в здравом уме, после слишком долгого пребывания в нём могли свихнуться.
На Эле Дрейсоне не было живого места. Вся левая сторона его лица и носа была покрыта коркой засохшей крови, глаз заплыл и уже не открывался. Даже при слабом освещении на его предплечьях и плечах виднелись синяки различной давности — и синие, и фиолетовые, и желтые.
Дрейсон никак не отреагировал на наше появление. Голова его склонилась вправо, но здоровый глаз оставался закрытым.
— Это неприемлемо, — резко произнёс Алистер и повернулся к Дженкинсу. Алистер всегда подвергал критике использование подобных устройств в любой тюрьме и для любого преступника — даже для такого детоубийцы, как Дрейсон. — Никакие грехи не оправдывают такое издевательство над человеком.
Глядя на Дрейсона, я должен был признать, что согласен с Алистером. Никогда не признавал тактику «око за око».
Дрейсон уже был заперт в этом зловонном месте, и его наверняка ждал электрический стул. Это само по себе уже было достаточно суровым наказанием.
Но Дженкинс только усмехнулся.
— Не надо винить нас; не мы избиваем его каждый день, а толпа снаружи. Они собираются у здания и поджидают, когда он вернется сюда из зала суда.
— И ваши люди не могут удержать их на безопасном расстоянии? — поинтересовался Алистер.
— Их не очень много. И все они ненавидят Дрейсона.
— А как же смирительное кресло? — спросил я.
Дженкинс пожал плечами:
— Вчера вечером он жаловался на свою камеру. Сказал, что ему надоело жить в собственных экскрементах, и пригрозил, что начнёт бросать в нас, тюремщиков, своё дерьмо.
Алистер выпрямился и сурово посмотрел на Дженкинса.
— Мы не можем разговаривать с ним в таком виде. Вам придется его развязать.
Дженкинс посмотрел на меня.
— Этот человек может обладать важной информацией, — сказал я. — Мы хотели бы поговорить с ним свободно, без оков. — Я закусил губу, надеясь, что поступаю правильно.
4
Файв-Пойнтс (