Однако с самого начала план Дрейсона был плохо продуман.
Карнеги был не лучшей мишенью — потому что, как бы ни злился Дрейсон по поводу обращения с рабочими в «Американской металлургической компании Карнеги», сам магнат рассматривался в ней в основном как филантроп. Он поклялся отдать перед смертью свое огромное состояние и все пожертвования Карнеги-холлу, и Фонд героев утверждал, что он говорит серьезно.
— Я действовал во благо обычных рабочих людей. — После ареста Дрейсон произнес только эти семь слов и ничего больше.
Но когда взорвалась его бомба, погибли пять невинных человек: повозка разлетелась на куски, отчего разбились стекла в окнах близлежащих зданий и рассыпались кирпичи.
В то время как многие гости на свадьбе отделались лишь ссадинами и порезами, на улице орудие Дрейсона нанесло самый страшный ущерб.
Динамитная бомба — это неизбирательное, неуправляемое орудие смерти; простые слова не могут передать той бойни, которую она создает. Всего за мгновение она превратила приятный июньский полдень в сцену, которая больше подходила на поле боя, настолько велики были разрушения и травмы.
Лошадь, запряжённая в экипаж, оказалась отброшенной в сточную канаву, а ее задние ноги были оторваны взрывом; женщина осталась лежать, прислонившись к крыльцу городского дома, без обеих рук; мужчина с обожженной плотью растянулся на тротуаре…
Дрейсон хотел бороться за свое дело, нанеся удар по капиталистической системе, но, убивая невинных, обычных людей, он был навеки проклят общественностью.
И ещё… там был ребёнок.
Четырехлетний мальчик шел домой из церкви вместе с дедушкой, когда взорвалась бомба.
Один из его ботинок силой взрыва был отброшен на подоконник второго этажа.
Это было единственное неповрежденное напоминание о мальчике, и его изображение — одинокий детский башмачок с пуговицами, сделанный из черной кожи, одиноко болтающийся на этом выступе, — служило острым напоминанием о том, что город потерял в тот день.
Оно разошлось по всем крупным газетам и вошло в общественное сознание, как не смогли все остальные кровавые фотографии, которым было позволено выйти в свет.
И вот Дрейсона, человека, который хотел прославиться как революционер, вместо этого поносили как худшего из преступников — убийцу детей.
По этой причине зрелище у здания суда уже несколько недель напоминало настоящий цирк.
Многие хотели видеть Эла Дрейсона осужденным, и они приходили каждый день — часто с фотографиями жертв. Некоторые держали в руках фотографию уже упомянутого ботиночка.
И анархисты тоже пришли, в частности, пресловутая Эмма Голдман.
«Дрейсон допустил ошибки, — утверждала она, — но общие цели анархистского движения остались верными».
Своей зажигательной речью ей удалось разозлить толпу — причём, как сочувствующих, так и недоброжелателей.
Судья был скрупулёзен и осторожен в деле Дрейсона, и письма с угрозами в этом совсем не помогали. Он устал от махинаций и интриг, от политизирования всего этого процесса.
Судья собрал свою почту и вернулся домой из парка. Едва успев повесить пальто, он вернулся в библиотеку и потянулся к телефону.
Нужно сделать два звонка.
Первый звонок был человеку, которого он знал много лет и которому доверял.
— Я получил ещё одно письмо.
— Такое же, как и остальные?
— Да.
— Значит, всё так, как мы и ожидали, — голос на другом конце провода звучал устало.
— Что мне делать? — спросил судья.
— То же самое, что и раньше. Просто декодируй сообщение и следуй инструкциям.
— Это больше не может продолжаться, — сказал судья дрожащим голосом. — Мы должны выяснить, кто узнал наш код. С тех пор прошло уже много лет…
— Тише!
Несколько минут оба собеседника молчали. Потом второй спокойно продолжил:
— Мы придумаем, как это остановить. Но сейчас просто делай то, что тебе говорят.
У него не было выбора, поэтому он так и поступит. Пока.
Он положил тяжёлую чёрную трубку телефона на подставку. И почти сразу же снова снял её и дал оператору номер комиссара полиции Нью-Йорка Теодора Бингема.
Пока судья ждал, когда установится соединение, он решил, что будет осторожен.
Благоразумен — и всегда осторожен.
Часть первая
«Не держит центр, вещей распалась связь;
Анархия обрушилась на мир
И попраны невинности обряды,
Сомненьем души лучшие объяты».