— Это была весьма романтическая история. Морис Вийон готовился к экспедиции тщательно, старался избежать малейшего промаха. В частности, он сам покупал северных ездовых собак в Мезени. Дед русского языка не знал, а в Мезени никто не говорил по-французски. Видимо, поэтому местная администрация и вынуждена была прибегнуть к помощи Щербатова, сосланного в Мезень за революционную деятельность…
Мне неизвестно, в чем обвиняли Щербатова власти. Могу сказать только, что дед явно сочувствовал своему неожиданному знакомому, иначе не помог бы ему бежать за границу.
— Значит, Щербатов бежал из Мезени на судне Мориса Вийона?
— Да. Щербатов помог деду приобрести собак, а когда шхуна «Ле суар» вышла в море, на борту ее находился и Щербатов…
Дома Вийон достал из папки несколько старых фотографий. Там были изображены люди в меховых одеждах, бородатые и усатые и потому, вероятно, очень похожие друг на друга. Вийону пришлось разъяснить мне, где его дед, а где мой соотечественник Щербатов.
Потом Анри положил передо мною толстую тетрадь в добротном кожаном переплете, почти совсем не пострадавшем в анаэробных условиях Антарктиды.
— Вы еще успеете прочитать дневник, — сказал мне хозяин. — В первую очередь вам надо ознакомиться с рукописью статьи, в которой Щербатов излагает свою гипотезу. В найденных дневниках о ней говорится глухо: во время санного похода у них было мало времени для раздумий о прошлом Антарктиды.
Первые же строки статьи Щербатова произвели на меня ошеломляющее впечатление. Я думал, что, говоря о прошлом Антарктиды, Анри Вийон имел в виду ее геологическую историю, тайны которой ныне успешно раскрываются. Но Александр Щербатов полагал, что Антарктида была родиной древнейшей цивилизации. Ничего подобного мне и в голову не приходило. Разумеется, я сразу же отбросил тривиальную ссылку на лед и мороз — Щербатов тоже знал о них, но, видимо, счел возможным пренебречь обстановкой. Почему?
Я понял это уже в Москве, когда занялся изучением дневников и статей Надеюсь, что мне удалось разобраться в гипотезе Щербатова и составить правильное представление о двух героях моего рассказа; Александре Щербатове и Морисе Вийоне.
О них я и скажу прежде всего несколько слов. Щербатов получил отличное гуманитарное образование, был великолепно знаком с работами античных авторов. Позднее, уже в Петербургском университете, он стал изучать географию и геологию, опубликовал несколько статей о географических взглядах ученых древности. Александр Щербатов учился в университете после первой русской революции; раздумья о будущем России привели его к знакомству с социологической литературой, в том числе и с марксистской. «Капитал» Маркса он, судя по всему, читал очень внимательно.
А потом Александр Щербатов перешел от чтения к делу, принял участие в подпольном революционном движении, был арестован и сослан в Мезень.
Там, как уже говорилось, он и встретился с Морисом Вийоном.
Морис Вийон был старше Щербатова. Он родился за год до Парижской коммуны, отец его участвовал в боях с версальцами. В молодости Морис Вийон увлекался политикой, но потом, разочаровавшись, отошел от активной борьбы и уехал в свою первую полярную экспедицию в Гренландию. Что влекло Мориса Вийона в полярные страны, сказать трудно, но, мне кажется, в какой-то степени это было бегством от общества.
Вот таким, уже немолодым, скептически настроенным человеком, и прибыл Вийон в Мезень, готовясь к антарктической экспедиции.
Встречи и разговоры со Щербатовым, убежденным, верящим в будущее, наверное, заставляли Вийона вспоминать собственную молодость и были ему приятны. В дальнейшем — а может быть, именно с этого все началось — у них обнаружились общие глубокие интересы: и тот и другой немало размышляли об Антарктиде.
Мне представляется, что, услышав о невероятной, на первый взгляд, гипотезе, Морис Вийон, забыв о своем скепсисе, весьма темпераментно потребовал у Щербатова разъяснений.
«Прямых доказательств, как вы сами понимаете, у меня нет, — ответил тот, — но косвенные, основанные на изучении античной литературы могу привести. Вернее, могу объяснить, почему задумался о прошлом Антарктиды. Известно, например, что еще за две с половиной тысячи лет до нашей эры к фригийскому царю Мидасу явился некий путешественник и рассказал ему о далекой Южной Земле, населенной великанами, богатой золотом».
«Я знаю эту легенду», — перебил Морис Вийон.
«Она достаточно известна, — согласился с ним Щербатов. — Но я напомнил ее лишь для того, чтобы подчеркнуть древность первых сведений о загадочном Южном материке… В том, что существует Южный материк, были убеждены все античные географы; я подчеркиваю, убеждены все — без различия направлений и школ, и никому из современных ученых не пришло в голову проверить, на чем, собственно, основывалось их убеждение. Напомню вам еще одну историческую несообразность. Если не считать Европу, Азию, и Африку, издавна известные средиземноморским народам, то все остальные материки были открыты случайно. Северную и Южную Америку открыли, когда искали путь из Европы в Индию, случайно наткнулись и на Австралию… А о Южном материке тысячелетия думали ученые, сотни лет мореплаватели сознательно, целеустремленно искали его и, что уж совсем удивительно, нашли! Не слишком ли легкомысленно после этого сводить все к легендам и недоразумениям?.. Я убежден, что за мифологическими напластованиями скрываются реальные, подлинные знания древних о Южном материке». «От кого же они узнали о нем?»