— Ага-га! — воскликнул Папа.
Белая фигурка ринулась к нему.
— Ой, пап, как здорово, что ты пришел!
Папа почувствовал, что быть строгим не так-то легко.
— Значит так! Быстро в кровать! — произнес он с наибольшей суровостью, какую только смог разыграть.
— Хорошо, пап. Только вот посмотри, а? — Парнишка прыгнул и грациозно взмахнул рукой, описав круг. Папа когда-то был заядлым крикетистом и оценил это с чисто спортивной точки зрения.
— Неплохо, Парнишка. Я сам люблю высокий замах. Почти как у Споффорта.
— Ну, пап, ну, расскажи про крикет! — Папу усадили на край кровати, а белая фигурка нырнула под одеяло.
— Да, да, про крикет! — донеслось из угла, где Толстик уже восседал на своей кроватке.
— Ах ты, шалунишка! Я-то думал, ты спишь. Сейчас нельзя. Спать надо.
— А кто такой Попофф? — жадно спросил Парнишка, хватая Папу за рукав. — Классный подающий, да?
— Споффорт был лучшим подающим из всех выходивших на поле. Он был великим игроком австралийской сборной и очень многому нас научил.
— А собаку это он убил? — Это уже Толстик.
— Нет, малыш. Какую собаку?
— А вот Парнишка говорил, что был такой подающий, который бросил мяч так, что тот пробил сетку и убил собаку.
— Ну, это старая байка. Когда я был маленьким, я слышал то же самое об одном подающем. Если не ошибаюсь, о Джексоне.
— А собака была большая?
— Да нет, сынок, не было там никакой собаки.
— Значит, была кошка, — настаивал Толстик.
— Пап, расскажи про Споффорта, — теребил отца Парнишка. Резвое воображение Толстика всегда уводило разговор в сторону, но старший все же вернул его в нужное русло. — Сильно он бросал?
— Да, очень сильно. Я слышал, как игравшие против него крикетисты рассказывали, что у него только замах был почти на полную подачу, а подавал он быстрее всех в Англии. Я сам видел, как он только взмахнул своей длинной рукой, а калитка уже и упала. Бьющий даже не успел битой земли коснуться.
— Ух ты! — донеслось дуэтом с кроваток.
— Споффорт был высоким и худым, за это его прозвали Демоном. Ну, это вроде дьявола.
— А он был дьяволом, да?
— Нет, Толстик, нет. Его прозвали так потому, что он мог с мячом чудеса творить.
— А дьявол может с мячом чудеса творить?
Папа почувствовал, что дело пахнет сатанизмом, и поспешил вернуться к более приземленным вещам.
— Споффорт учил нас подавать, а Блэкхэм показывал, как защищать калитку. Когда я был помоложе, мы всегда ставили дополнительного игрока. Назывался он второй бьющий и стоял позади защитника. Я был полным, плотным мальчиком, поэтому играл вторым бьющим. Мячи отскакивали от меня, будто я им матрас или подушка.
Восторженный смех.
Френсис Коутс. Юный крикетист
— Когда появился Блэкхэм, защитники поняли, что надо учиться останавливать и отбивать мяч. Вторых бьющих не было уже даже в первой лиге. Скоро нашлись неплохие защитники вроде Альфреда Литтелтона или Макгрегора, но именно Блэкхэм научил нас мастерству. Когда Споффорт с копной рыжих волос подавал с одного края, а Блэкхэм, с развевавшейся над перекладиной черной бородой, на другом краю поля готовился принять мяч — это надо было видеть, доложу я вам.
Молчание. Ребята пытались представить себе это зрелище. Парнишка вдруг испугался, что Папа уйдет, поэтому он быстро задал новый вопрос. Если Папину память постоянно не освежать, неизвестно, сколько еще он с ними пробудет.
— А что, до Споффорта не было классных подающих?
Да были, мой мальчик, и немало. Но он привнес много нового. Особенно смену темпа, когда по его шагу до последней секунды не ясно, какую он сделает подачу. То ли быструю, как молния, то ли медленную, но с хитрой закруткой мяча. Но с точки зрения владения подачей я считаю, что лучшим подающим был Альфред Шоу из Ноттингема. Говорили, что из трех бросков он два раза умудрялся попадать в полукрону!
— Ух ты! — затем вступает Толстик:
— А в чью полукрону?
— Да в чью угодно.
— А полукрону он брал себе?
— Нет, нет, с чего бы это вдруг?
— Потому что он в нее попал.
— Полукрону всегда кладут, чтобы в нее целились, — объясняет Парнишка.
— Нет, нет, не было никакой полукроны.
Ребята затевают спор на пониженных тонах.
— Я тебе говорю, что он мог попасть в любой предмет размером с полукрону.
— Пап, а пап? — спрашивает один из них, увлеченный новым поворотом темы. — А он мог попасть в мысок бьющему?
— Да, малыш, вполне мог.