— А слуг уволите? — вот здесь уже сдержанности не было. Голос домоправительницы дрогнул.
— Зачем? Хорошие слуги всем нужны. Разве что горничные, обученные только дамам помогать, могут не у дел оказаться.
— Таких не осталось. Съехали вместе с барынями своими. Здесь повар, два его помощника, четыре горничные, что за чистотой следят, садовник и дворник. Ну и я, старая… — женщина словно сдулась и, забыв, что ей без позволения не стоит садиться при господах, опустилась на стоявший у стены стул.
— Вам плохо? Может, воды? — присела я рядом и взяла в руки сухую крепкую ладонь. — Витя, позови кого-нибудь. Пусть воды лэре принесут.
— Меня Перси зовут, добрая госпожа. Отвечаю за общий порядок в доме. Простите, что сразу не представилась. — Свободной рукой она поправила сдвинувшийся на пару миллиметров чепец — Взволнованы все, не знаем, чего ждать. Хорошо, что паучиха съехала, но как же господина канцлера жалко. До слёз. Хороший был человек. Только за себя не умел постоять. Съела его паучиха проклятая, — вдруг она осеклась и, опустив голову, всхлипнула. — Лишнего болтаю. Не знаю, что на меня нашло. Невместно так себя вести. Наверное, и вправду старость.
— Всё хорошо, лэра Перси, всё хорошо, — ну не рассказывать же, что я, призвав ментальную магию, прикоснулась к ладони женщины и немного снизила её напряжённость, а это повлекло за собой цепную реакцию: эмоциональное высказывание и слёзы. — Иногда можно и расслабиться.
Тут и стакан с водой служанка принесла. Склонилась к начальнице, что-то зашептала в ухо, по плечу погладила. Похоже, уважают здесь лэру домоправительницу.
— Дом строили отражением королевского дворца. Только меньше вполовину. На первом этаже раньше кофейня с кондитерской была. Отведать пирожных мэтра Литьена из других городов приезжали. Бывало, что порталом за тортами присылали, — с гордостью рассказывала историю дома лэра Перси. — Здесь господин канцлер и познакомился с нашей Вертой. Он тогда ещё не был канцлером, чиновником служил. А барышня наша, несмотря на то, что единственная дочь, частенько сама за прилавком стояла. Долго он не решался признаться в чувствах своих. Да и как к красавице нашей пробиться было? Выпускники-студиозисы, и офицеры молодые, и прочие интересные кавалеры знаки внимания оказывали, ухаживать пытались. Но Верта барышня серьёзная была. Из-за прилавка всем приветливо улыбалась, но больше ничего не позволяла. Потом как-то в самый сезон дождей принёс он ей букетик фиалок. Где взял только… Услышал, как обмолвилась голубка наша, что фиалки любит. Ухажёры, слышавшие это, подостыли сразу. Ладно бы весной или летом, а то в разгар зимы. Цветы Верта приняла, виду не подала, но заприметила. Ещё с год в гляделки играли. Тут и повышение вышло. Вице-канцлером пожаловали. Вот он и пришёл к мэтру Литьену руки любимой просить. Всё как у людей было. Обручились, обвенчались… Отец с молодым вскладчину дом выкупили, чтобы за аренду не платить и жить вместе. Жили дружно. Вдруг поветрие невесть откуда взялось. Сколько людей в тот оборот выкосило, вспомнить страшно. И нас не обошло. Мэтр Литьен не от поветрия умер, а от горя, когда схоронил любимую дочку. А ведь она ребёночка ждала. Последние месяцы дохаживала. Пришёл с панихиды, сел в кресло и не встал больше. — Домоправительница украдкой вытерла слёзы. — Осиротел дом. Господин канцлер, а он тогда канцлером стал — прежнего тоже на погост снесли, его и назначили, — домой редко заходил и ненадолго. Забежит, помоется быстро, бельё свежее наденет, на ходу перекусит чего и опять во дворец. «Не могу я здесь, Перси, — говорит, — каждая ступенька, каждый угол о моей Верте напоминает. Сердце разрывается». Так и жили. Кондитерскую, правда, закрыли. Любому делу хозяин нужен, а без пригляда сплошной разор. Только от поветрия оправились, другая напасть навалилась. Паучиха явилась. Поначалу тихая была да ласковая: «Внучку в свет вывозить надо. Не у чужих же людей углы снимать. Мы тут поживем». Внучку привезла, потом племянницу троюродную, потом ещё кого-то. Скоро комнат свободных не осталось. Все хотят вкусно есть, красиво одеваться, гостей принимать. Всё денег стоит, но платит только господин канцлер. «Мы же в гостях!» — говорят. Только гостей таких…
Вдруг домоправительница замолчала на середине фразы. Кажется, только осознала, что всё время, пока мы по дому ходили, она безостановочно рассказывала печальную историю жизни господина канцлера. Смутилась, посмотрела на меня вопросительно, но я сделала вид, что не слышала ничего. Начала вопросы по делу задавать:
— На третьем этаже несколько комнат оформлены в ужасном розовом цвете. Вряд ли новым хозяевам это понравится. Можно как-то исправить?