От тяжелого взгляда у меня сводит живот, а Стефан продолжает кричать:
— А знаешь, что случается с теми, кого забирают? С такими, как папа Лизы? Их отводят в управление и там пытают. Заставляют самому подписывать приказ взять под стражу, а потом отправляют в концлагерь и там пытают снова. И эти концлагеря куда хуже, чем тот, где был я. Оттуда не возвращаются. Там умирают от голода. Вот как поступает твой фюрер с инакомыслящими.
— Умирают от голода? — качаю я головой. — Не может быть. Они еще приедут домой. Просто их научат быть правильными немцами. Они там занимаются спортом…
— Карл, там умирают. — Брат снова бьет кулаком в ладонь. — И бедные солдаты в России тоже умирают. Как наш папа. Вот как твой фюрер нас любит. — Стефан, всхлипнув, на миг отводит глаза. Голос его становится тише. — Ты что, правда веришь, что отец хотел ехать на войну?
— Я…
— Черта с два. Папа не хотел уезжать, он хотел остаться с нами. Как он может о нас заботиться, если его отправили в такую даль?
— Не понимаю…
— Нацисты заставили его ехать на войну. Он не мог отказаться. Он хотел остаться, но его забрали силой, ясно? Твой фюрер отнял его у нас. Отправил в бой. Убил его. Листовки не врут.
Стефан замолкает, но слова его эхом звенят у меня в ушах.
Набрав полную грудь воздуха, Стефан зажмуривается. Открыв глаза, он смотрит на меня и качает головой.
— Пожалуйста, скажи, что теперь ты понял.
Киваю. Голова идет кругом от чувства вины, предательства и того, что я был частью этого ужаса. Представляю, как плохо было Лизе, когда забрали ее папу; как тяжело ей даже говорить об этом; что она подумала, увидев меня в форме? Вспоминаю слезы Йохана Вебера и как Аксель Юнг унижал его. Вижу, как Стефана забирали в гестапо, и по шее бежит холодок от мысли, что он мог бы не вернуться. И перед глазами встают кроваво-красные слова:
Листовка
Назавтра Лиза зовет меня на улицу. Я не буду обсуждать с ней вчерашнее. Меня терзают смешанные чувства. В голове царит каша, мысли ворочаются с трудом.
— Здорово, что ты снова без формы, — первым делом заявляет Лиза.
— Надоело играть в солдатика, а? — подначивает Стефан, появляясь у меня за спиной, и ерошит мне волосы.
Я аж отскакиваю. Точно, сегодня суббота, у него свободное утро.
— В чем дело, братишка? Стесняешься перед своей девушкой?
— Она не моя девушка.
Стефан, присвистнув, поднимает руки.
— Ну извини. — Закатив глаза, он поворачивается к Лизе. Та хихикает.
— Ладно, пошли, — говорю я, выходя на улицу.
— Не лезь в неприятности, — говорит Стефан, закрывая за нами дверь.
На улице чисто, небо голубое, единственное облачко белеет в вышине. Так непохоже на вчерашнюю ночь, будто мы очутились на другой планете. Листовок не видать, наверное, еще затемно кто-то прошел и собрал их.
Единственный намек на произошедшее — уголки бумаги, застрявшие под черепицей и в щелях водосточных труб.
Уходя, оглядываюсь. За кухонным окном видно маму с бабушкой. Мама кажется больной и усталой, но она хотя бы не лежит пластом в спальне.
— Твоей маме лучше? — спрашивает Лиза.
— Вроде того.
— Здорово, — улыбается девчонка. — В путь, будем выручать твой велик. Помнишь, как называлась та улица?
С местными названиями у меня не очень, так что мы решаем повторить мой маршрут от школы.
Не успели мы скрыться за углом, как Лиза вкладывает мне что-то в руку.
— Принесла тебе. Убери в карман.
— Что это? — Опустив глаза, вижу сложенную бумажку.
— Вчерашняя листовка.
Меня будто пробивает разряд тока. Бумажка оживает и щекочет ладонь. Хочется прямо на месте развернуть и познать ее тайны. Прочитать, что написано сзади, рассмотреть рисунок, где фюрер стоит среди трупов наших отцов.
— Потом посмотришь, — шипит Лиза, не разжимая губ.
Вспомнив, как бесился вчера Стефан, проверяю, не следят ли за нами, а потом заталкиваю эту мрачную тайну в самые глубины кармана.
— Разве у вас сегодня в «Юнгмедельбунд» нет собрания? — спрашиваю, чтобы отвлечься от листовки. «Юнгмедельбунд» это как «Дойчес юнгфольк», только для девочек. Участие обязательное, исключений нет.
— Собрание днем, но если хочешь, я не пойду.
— Как это не пойдешь?
— Иногда я пропускаю собрания.
— И тебе не влетает?
— Влетает, но все не так страшно. Заставляют маршировать по двору, такая же тоска, как все эти упражнения и разговоры о материнстве. — Глянув на меня, Лиза корчит рожу. — Ску-ука. Мальчишкам везет, они играют в войну.