— За достижения в «Дойчес юнгфольк»? — Брат с хохотом щелкает по значку. — Это ты назиговал или ловко обыграл всех в чехарду?
— Мы не играем, а тренируемся.
— Не обращай внимания, — просит мама. — Он пытается испортить тебе настроение.
Брат может не стараться, настроение и так никакое. Аксель Юнг наорал на меня за то, что я помог Йохану подняться на ноги. Заявил, мол, это слабость, и я на глазах у ребят веду себя как слюнтяй.
Мама обнимает меня, и я прижимаюсь к ней.
— Вам положено любить родину, а не родителей, — говорит Стефан.
— Не обращай внимания, — шепчет мама, целуя меня в макушку, и разжимает руки: ей надо готовить ужин.
— Чему вас сегодня учили? — Стефан разворачивается на стуле, чтобы видеть меня. — Щелкать каблуками? Маршировать по двору? А может… — Он тычет в меня куском хлеба. — Может, вам объясняли по-настоящему важные вещи, что с носатыми людьми надо…
— Стефан, прекрати. — Мама смотрит на него сурово, а на меня с улыбкой. — Радость моя, чем вы сегодня занимались?
Стефан горбится на стуле, чавкает хлебом. Жаль, что он такая заноза.
— С утра мы занимались с гитлерюгендом…
Брат цыкает зубом.
— …а потом изучали траектории. — Рассказываю о маленькой пушке, как мы учились целиться и как это пригодится на поле боя.
— Вот о чем ты мечтаешь? — Челка падает Стефану на глаза, и он убирает ее. — Расстреливать врагов?
— Стефан, оставь его в покое.
— Конечно мечтаю, — подтверждаю я.
— Хорошо они тебя обработали. — Брат качает головой и насмешливо меряет меня взглядом. Почему-то моя форма: коричневая рубашка, черные штаны, черный шарф и черная шапка — кажется ему забавной. — Значит, «Дойчес юнгфольк». Эдакая армия карликовых солдат. Поскорей бы ты ушел из школы.
— Наш папа солдат, — не выдерживаю я. — Храбрый, сильный, как положено. Сражается за фюрера в России, как положено. Я хочу быть как он. А не как ты. Хочу быть настоящим немцем.
— Чтобы быть настоящим немцем, не обязательно ходить в форме.
— Ты бросил школу, лишь бы не попасть в гитлерюгенд. А все потому, что ты трус.
— Есть такое дело, — признает Стефан, будто мои слова ничуть его не задели. — Только знаешь что? Хоть ты обзываешься и мозги тебе промыли основательно, но ты все равно мой младший брат, и я тебя люблю. — Запихав хлеб в рот, он поднимается. — Настал час расплаты. Говори.
— Ни за что. — Я отступаю.
— Говори, что я самый умный и вообще самый-самый.
— Сперва догони.
— Запросто, — ухмыляется он.
Бросаюсь вон. За спиной слышен топот брата.
— Мальчики, потише! — кричит мама. — Не сломайте ничего!
Плохие новости
Назавтра мне исполняется двенадцать. В этот день убивают отца.
Когда я выхожу из спальни, на столе меня ждет подарок, завернутый в оберточную бумагу и перевязанный шпагатом. Мама с братом сидят довольные, но тут раздается стук в дверь. Мама идет открывать, возвращается на кухню с письмом в руках, и праздник заканчивается, и подарок забыт.
Мама сидит и не моргая смотрит на клочок бумаги, а потом уходит в спальню. Вскоре тишину разрывает первый крик.
Мама кричит. Не умолкая.
Этот звук невыносим. Будто маму режут заживо. Меня одолевает паралич.
Зато Стефан тут же бросается вверх. Он колотит в запертую дверь и зовет маму.
Крик затихает. Теперь из комнаты доносится грохот, треск, звон. Словно мир рассыпается на куски. Меня трясет от страха, я не знаю, что делать.
Стефан отскакивает от двери. Глаза распахнуты, его тоже одолевает ужас. Карабкаюсь к нему, и мы смотрим друг на друга, но не успеваем собраться с мыслями, как шум умолкает и в комнате воцаряется тишина.
— Мама? — зовет Стефан.
Она не отвечает. Брат собирается с духом и отходит еще на шаг.
Плечо врезается в дерево. От удара косяк трещит и шатается. Брат отходит назад, снова разбегается и вышибает замок. Летят щепки.
Распахнувшаяся дверь гулко бьет о стену.
Внутри царит хаос. Мама перевернула столик и разбила зеркало на комоде. Дверца шкафа болтается на одной петле, а у опрокинутого стула не хватает ножки.
Мама с ошалевшими глазами сидит на краю кровати и держится за голову. Волосы у нее растрепались, как у полоумной старухи. Она будто не видит Стефана и не замечает, как он сел рядом и обнимает ее.