— Нет! — вырывается у Лизы.
— Нет? — поворачивается к ней Вольф. — Не хочешь в лагерь?
Она трясет головой.
— Значит, не хочешь в лагерь, куда отправился твой отец? — Вольф скрипит кожаным ремнем. — Представляешь, когда я его забирал, он умолял меня отпустить его. Но коммунистам не место на наших улицах. Они недалеко ушли от евреев, обтяпывающих свои грязные делишки у нас на пороге. Но ты не беспокойся, — улыбается палач. — Мы о нем еще долго не услышим. Скорее всего, вообще никогда.
Последние слова ранят не хуже пули. Они отнимают у Лизы последнюю надежду увидеть папу Из нее будто выпустили воздух. Колени подгибаются, и Лиза падает на пол подрубленным деревом.
Я бросаюсь вперед и успеваю поймать ее. Так бы она рухнула прямо лицом об пол. Но мне не хватает сил, чтобы удержать ее, я только смягчаю удар, сам при этом падая на колени.
Вскоре Лиза открывает глаза. Кажется, она не понимает, где очутилась. Наконец память возвращается, и моя подруга, свернувшись на полу клубочком, начинает всхлипывать.
— Ненавижу тебя, — говорю, глядя с пола на Вольфа. — Ненавижу.
Вольф встает, не выпуская из рук ремня.
— Вы проведете эту ночь в камерах, а я тем временем решу, что с вами делать. У вас там будет повод подумать над своим поведением и решить, готовы ли вы стать хорошими немцами.
Кошмар
Поднять Лизу на ноги получилось не сразу. Ни встать, ни идти без моей помощи она не может. Вольф выводит нас из кабинета. В темном коридоре, как древний призрак, витает запах дезинфекции. Инспектор шагает позади, направляя нас.
Проходим мимо кабинета, совсем как у Вольфа, только в середине стоит стул. Дальше комната, забитая шкафами с документами. В конце коридора нас встречает лестница, ведущая во тьму, на второй этаж. Так и аду, что нам прикажут идти туда. Но Вольф командует открыть дверь в стене под лестницей. Передо мной распахивается черный провал.
— Спускайся, — требует Вольф.
Поддерживая Лизу, шагаю вперед. Мы спускаемся в подвал. Не такой подвал, как у бабушки с дедом, а просторное помещение с лестницей, по которой можно идти вдвоем.
Вольф включает свет. Да, в этом подвале не хранят старую мебель и велики. Здесь не стоит печка, зимой ревущая пламенем. Тут обитают иные кошмары.
Помещение раза в два-три побольше, чем наш подвал. Никакого мусора, зато к холодным стенам приделано шесть клеток, три с одной стороны, три с другой. Словно маленький зоопарк. Между ними столько места, что взрослый мужчина, раскинув руки, может пройти из конца в конец и ни разу не коснуться железных прутьев. Пол каменный, некрашеный, зато весь в небрежно оттертых пятнах. Сразу ясно, это следы прежних узников, кровь людей, которых давно нет.
В каждой клетке стоят деревянные нары. Простыня на них есть в единственной занятой клетке.
Там сидит Стефан. У меня екает сердце.
Едва завидев меня, он садится.
— Ты-то здесь как очутился?
— Рисовал на стенах, — говорит Вольф. — «Пират эдельвейса», прямо как старший брат.
Стефан недоуменно и тревожно разглядывает меня, потом качает головой.
— Вы ошиблись, это была моя листовка, это я рисовал на стенах.
Мы подходим ближе к клетке, и я отчетливо вижу на брате синяки. Лампочка светит тускло, но этого хватает, чтобы разглядеть следы побоев. Левый глаз заплыл, прямо как у меня после парада, губа раздулась, на ней засохла корка крови. Некогда длинные волосы сострижены под ноль.
— Что ты с ним сделал? — спрашиваю у Вольфа, шагая прямиком к клетке. — Ты, свинья, что ты сделал с моим братом?
Обернувшись, смотрю Вольфу в глаза.
— Не надо, — просит Стефан. — Делай, что он говорит. Расскажи обо всем, что он спросит.
— Слышу речи истинного немца, — говорит Вольф. — Видишь, как мы делаем из людей настоящих патриотов? Когда Стефан попал к нам, он только ругался и плевался. А посмотри на него сейчас.
— И что с ним дальше будет? — спрашиваю.
— Еще не решил, — признается Вольф. — То ли он усвоил урок, то ли его стоит еще подержать. Или отправить в лагерь.
Тут я замечаю, что Лиза перестала висеть на мне. Она крепче стоит на ногах, руки наливаются силой. Она больше не всхлипывает. Вольф стоит сзади, он не видит ее лица, а я вижу.
Оно преисполнено яростью.
Становится ясно, что девочка сейчас натворит бед и надо ее остановить. Но я не успеваю. В тот же миг Лиза издает жуткий вопль, такой громкий и внезапный, что все замирают, пораженные.