— Слушай, — предлагает дед, оценив угрюмое выражение моего лица. — Я когда вас отвезу, вернусь за ним. Все равно надо зайти в школу, предупредить, что тебя не будет.
— И в отряд.
— Да, и туда. — Он избегает смотреть мне в глаза, и я замечаю, как они переглядываются с бабулей.
В красном кирпичном доме на Эшерштрассе дед с Ба уводят маму в комнату, где она жила ребенком. Пока Ба укладывает матушку в кровать, дед уезжает за велосипедом.
— Как думаешь, мама придет в себя? — спрашиваю у Стефана. — Странно она выглядит, будто ее здесь нет.
Мы сидим в кухне, предоставленные самим себе, и не знаем, что делать.
— Надеюсь, — отвечает Стефан. — Она… грустит, вот и все.
Просто не верится, что мы никогда не увидим папу. Словно все понарошку, и мне кажется, будто сейчас постучат в дверь и скажут, что произошла большая ошибка.
— …присмотрят за ней.
— А? — поднимаю глаза на брата.
— Говорю, Ба с дедом присмотрят за ней. И за нами.
Киваю.
— Все будет хорошо, — говорит брат, но я чувствую, что он бодрится ради меня.
День проходит как в тумане. Мама не выходит из комнаты, а мне в рот не лезет ни крошки.
Рано вечером ухожу в спальню, где мы со Стефаном ночуем, когда гостим здесь. Четыре года подряд мы летом приезжали к бабуле с дедулей на две недели, а в последний раз я уже был один, потому что Стефан устроился на работу.
Ставлю на комод папину фотокарточку, а рядом кладу свой подарок на день рождения. Желаю папе спокойной ночи и падаю на кровать.
Солнце еще не село, но Ба задергивает шторы и целует меня перед сном.
Сон слетает, а вокруг стоит темень. Не просто темнота, а кромешная темень. В комнату не проникает ни лучика света. Хуже всего, что у меня вылетело из головы, где я. Терзает смутное ощущение, что приключилась большая беда, но какая — хоть убей, не помню. В животе пусто, но комком ворочается тяжесть. Сердце колотит в ребра, а тело покрыто липким потом.
Сев на кровати, сбрасываю покрывало.
— Мама? Папа?
Из пересохшего горла вырывается испуганный писк.
— Карл, что такое? — отзывается брат. Слышу, как скрипит соседняя кровать. Стефан нащупывает меня в темноте. — Не бойся, я здесь.
Воспоминания обрушиваются тяжким ударом, будто уплыли на волнах сна, а теперь рвутся назад в голову.
Папа мертв. Первая мысль раскалывает череп.
Мама заболела. Вторая.
Две мысли ворочаются внутри, затягивая меня в кошмарную ледяную тоску, от которой болит горло и жгучие слезы текут из глаз.
Как здорово было с друзьями, на солнышке, обсуждать солдат и сражения, и как тяжело одному, в глухой ночи, думать об этом.
— Ненавижу войну.
— Я тоже.
Стефан забирается ко мне в кровать и кладет голову на мою подушку. Мы молча лежим рядом. Наконец из меня лезут первые слова.
— У меня в классе есть мальчик, Йохан Вебер. У него папа служил в люфтваффе. Ну, так, был никем, простым…
— Наш папа тоже был никем. Это для нас он был всем. А для армии никем.
— Наш папа был сержантом, — напоминаю я брату. — Офицером, особенным человеком.
— Не настолько особенным, чтобы беречь его жизнь.
— Это… нет… может, просто его не смогли спасти. — Замечание Стефана выводит меня из себя. — Он совершал подвиг, спасал отряд или…
— Ладно, пусть так, — успокаивает меня брат. — Расскажи об этом пареньке… Как там его звали? Вроде Йохан?
От желания поделиться историей не осталось и следа. В конце концов, какая разница.
— Что теперь с нами будет?
— Останемся здесь, пока мама не поправится. Дед сказал, найдет мне работу.
— А я пойду в местную школу? И запишусь в городское отделение «Дойчес юнгфольк»?
— Не знаю. Скорее всего, Ба с дедом подержат тебя дома, пока не убедятся, что с тобой все хорошо. Впрочем, перерыв пойдет тебе на пользу.
— Как это — на пользу? — В темноте брата не видно, но я кожей ощущаю, что он рядом.
— Будет время задуматься о… как бы сказать… других вещах.
— Каких таких вещах?
Он замолкает на миг.
— Ну, о том… что важно, а что нет.
— «Дойчес юнгфольк» это важно.
— Ладно, тише, просто Ба с дедом думают, что мама с нами натерпелась. Я в прошлом году влип в историю, а ты такой… — Он замолкает, подыскивая слова. — Иногда складывается ощущение, что ты слишком близко к сердцу принимаешь нацизм.
— Близко к сердцу? — Я поднимаюсь на локте. — Это в каком смысле? Как можно принять его слишком близко к сердцу? Не понимаю.
— Когда-нибудь поймешь.