- Это уже относится к "другому рассказу", - ответила артистка и устало улыбнулась. - Вы верите мне?
Он окинул ее быстрым взглядом, и глаза их встретились.
- Разве это имеет какое-нибудь значение? - спокойно спросил он.
- Для меня это имеет большое значение, - так же спокойно ответила она.
Тэб первый опустил глаза.
Мисс Эрдферн продолжала тем же спокойным тихим голосом:
- Можете ли вы помочь мне, господин Тэб? Не в том деле, о котором мы только что говорили...
- Я готов помочь вам и в этом деле, - горячо проговорил молодой человек.
- Я верю вам, - сказала мисс Эрдферн. - Но сейчас, как это ни странно, я не нуждаюсь в помощи... Дело, о котором я хочу вас просить, личного характера. Помните, вы говорили мне о своем друге?
- О Рексе? - удивленно спросил Тэб.
- Да... Ведь он уехал в Неаполь, не правда ли? - продолжала молодая женщина. - Я получила от него письмо с парохода...
Тэб улыбнулся.
- Бедный мальчик! Вероятно, он просит у вас фотографию с автографом?
- Больше того, - спокойно ответила артистка. - Господин Лендер сделал мне великую честь: он просит моей руки...
Тэб удивленно уставился на нее.
- Я не хочу показывать вам его письмо, - продолжала молодая женщина, это было бы нехорошо с моей стороны... Он просит меня поместить ответ в "Мегафоне". Он говорит, что у него есть в Лондоне доверенный, который передаст его по беспроволочному телеграфу... Я думала...
- Вы думали, что я являюсь этим доверенным? - перебил ее Тэб. - Нет, я ничего не знаю об этом.
Мисс Эрдферн облегченно вздохнула.
- Вы поместите ответ в газете? - быстро спросил молодой человек.
- Я уже послала его в "Мегафон", - тихо ответила девушка - Если он вас интересует - вот, пожалуйста...
Она подошла к письменному столу, взяла лист бумаги и передала его Тэбу.
"Рекс, то, о чем вы просите, совершенно невозможно. Я никогда не дам другого ответа".
- Мне довольно часто приходилось получать такие письма, - просто и спокойно сказала мисс Эрдферн. - Часто я даже не давала себе труда отвечать на них... Если бы я не знала, что господин Лендер ваш друг... не думаю, чтобы я ответила... Хотя... - задумчиво проговорила она, - племянник господина Трэнсмира имеет право требовать к себе некоторого внимания.
- Бедный мальчик! - сочувственно произнес журналист. - Сегодня утром я получил от него телеграмму: он доволен путешествием.
Тэб взял шляпу. Прощаясь с мисс Эрдферн, журналист сказал:
- Надеюсь, вы все же расскажете мне когда-нибудь и "другую историю"? Разумеется, если пожелаете... Я должен предупредить вас: полиция легко может обнаружить, кто была неизвестная дама, посещавшая Трэнсмира... Верьте мне, что я сделаю тогда все, что в моих силах, чтобы помочь вам...
Она схватила его руку обеими руками и воскликнула:
- В течение двенадцати лет я жила под страшным гнетом, под гнетом, созданным моим же честолюбием! И если полиция теперь заподозрит меня по той причине, что я внезапно покинула сцену...
- Это и была причина того, что вы покинули сцену? - быстро спросил молодой человек.
- Это была одна из двух причин, - неохотно ответила мисс Эрдферн.
Уже стоя на пороге, Тэб задал ей давно мучивший его вопрос:
- Вероятно, вам известно, что находилось в потайном ящике, сделанном наподобие кирпича?
- Я знаю лишь, что там были документы, написанные на китайском языке, - ответила артистка.
- Не думаете ли вы, что они могли послужить ключом к разгадке таинственного убийства? - продолжал допытываться Тэб.
Она отрицательно покачала головой.
Тэб улыбнулся ей на прощанье и вышел из комнаты.
Все его сомнения относительно мисс Эрдферн рассеялись: он понял, что беззаветно любит эту прекрасную девушку, любит с того самого вечера, когда в первый раз увидел ее.
Уэллингтона Броуна было трудно задержать: в руках полиции не было ни одного портрета этого таинственного человека. Правда, у одного из пассажиров парохода, на котором Броун прибыл из Китая, оказался случайно снимок группы, среди которой был и Уэллингтон, но лицо его вышло туманным и неясным.
При помощи этого снимка и указаний, данных Тэбом, одним из лондонских художников был сделан более или менее похожий на бородатого человека, перчатки которого были найдены в подвале дома Трэнсмира, рисунок, воспроизведенный потом во всех газетах.
Что касается Вальтерса, или Вальтера Феллинга, то он скрывался в небольшой, переполненной постояльцами комнатке гостиницы одного из бедных кварталов. Вряд ли даже самый опытный сыщик, несмотря на имеющиеся у полиции изображения, признал бы его сейчас: борода отросла, щеки ввалились, очертания лица совершенно изменились.
Вальтерс понимал, что ему нечего ждать пощады: все улики были против него.
Иногда по ночам, особенно в дождливую погоду, он отваживался выйти на улицу. Избегая кварталов, в которых его знали, он выходил на людную Рид-стрит, стараясь не попадаться на глаза полицейским.
Вальтерс прочел все газеты, какие мог достать, и запомнил почти каждую строчку, относящуюся к убийству в Майфилде. Вызывало недоумение, в какой мере причастен был Уэллингтон Броун к этому убийству. Тем не менее известие о розысках Броуна обрадовало его: значит, не он один находится под подозрением.
Однажды вечером, когда Вальтерс таким образом прогуливался по Рид-стрит, мимо него быстрой семенящей походкой прошел китаец. Он тотчас же узнал И Линга: хозяин "Золотой крыши" часто бывал в Майфилде.
Когда И Линг проходил мимо Вальтерса, лицо того было ярко освещено светом фонаря, однако китаец остался невозмутим, и Вальтерс решил, что погруженный в свои мысли И Линг не обратил на него внимания.
Если бы он знал, что китаец видел и признал его, он, вероятно, не спал бы всю ночь.
И Линг спокойно продолжал идти по Рид-стрит. Завернув в узкий переулок, он остановился перед запертым магазином и постучался в боковую дверь. Она тотчас же открылась, и китаец вошел в совершенно темную переднюю. Ощупью он поднялся по скрипучей лестнице в одну из боковых комнат, освещенных четырьмя свечами.
Стены комнаты были оклеены дешевыми, выцветшими от времени обоями. Единственной мебелью был широкий диван, на котором сидел пожилой китаец, что-то вырезывавший из слоновой кости.
- Ио Ленгфо, - спросил И Линг, - как себя чувствует ваш постоялец?
- Отлично, ваше превосходительство, - ответил китаец. - Он спал весь день и только что выкурил три трубки. Он также выпил виски, присланное вами...
- Я хочу видеть его, - произнес И Линг и положил на диван несколько монет.
Старик взял деньги, отложил свою работу и повел посетителя наверх по лестнице в небольшую комнату, скудно освещенную маленькой керосиновой лампой.
На старом полинявшем матрасе на полу лежал человек в одном нижнем белье, босой. Около матраса стоял поднос, на котором помещались трубка, стакан и часы.
Уэллингтон Броун с трудом приподнял голову и уставился на посетителя.
- И Линг, вы пришли покурить? - спросил он на кантонском наречии.
- Я не курю, - ответил китаец на том же наречии.
- Завтра мне нужно будет повидать старика Джесса... - промолвил Броун, и голова его снова тяжело опустилась на матрас. - Я должен поговорить с ним о важном деле... - пробурчал он уже сквозь сон.
И Линг нагнулся и дотронулся до его запястья своими тонкими желтыми пальцами: пульс был слабый, но ровный.
- Каждое утро освежайте эту комнату, - обратится И Линг к пожилому китайцу. - Не впускайте сюда других курильщиков... Вы понимаете, Ио Ленгфо, его нельзя выпускать отсюда.
- Но сегодня утром он уже порывался уйти, - заметил китаец.
- Он останется здесь долго: я хорошо знаю его. Когда он был на Амуре, то не выходил из дому в течение трех месяцев... Трубка должна быть всегда наготове. Вы меня поняли...