«Место», о котором пишет Булгаков, называлось Главным политико‑просветительским комитетом при Народном комиссариате по просвещению или, как было принято говорить в то стремительное время, Главполитпросветом Наркомпроса. В этом учреждении имелся литературный отдел (сокращённо — ЛИТО), а в нём — вакантное место секретаря.
Почему именно сюда обратился приехавший в столицу литератор? В «Записках на манжетах» по этому поводу сказано следующее:
«В сущности говоря, я не знаю, почему я пересёк всю Москву и направился именно в это колоссальное здание. Та бумажка, которую я бережно вывез из горного царства, могла иметь касательство ко всем шестиэтажным зданиям, а вернее, не имела никакого касательства ни к одному из них».
Как бы там ни было, но «место» нашлось. Для того, чтобы занять его, требовалось лишь заполнить анкету. Она сохранилась. Свидетельствуя о том, что в Москву прибыл совсем не тот человек, что знаком нам по Киеву, Вязьме и Владикавказу. Имя, отчество и фамилия остались у него прежними, но биографические данные претерпели существенные изменения.
Вот ответы Булгакова на некоторые из вопросов анкеты:
«Участвовали ли в войнах 1914–1917 — прочерк
Участвовали ли в войнах 1917–1920 — прочерк
Участвовали ли в боях, где, когда, имеются ли ранения — прочерк
Ваше отношение к воинской повинности — имею учётную карточку
Специальность — литератор
Социальное положение до 1917 года
и основное занятие — студент
Ваш взгляд на современную эпоху — эпоха великой перестройки».
И ни слова об отце, докторе богословия и статском советнике. Ни слова о своём медицинском образовании. Ни слова о службе в царской, гетманской, петлюровской, красной и белой армиях. Отныне всё это становилось тайной.
Со стороны ситуация выглядела так, будто на должность секретаря ЛИТО оформлялся не коренной россиянин, не «лекарь с отличием», воспылавший любовью к литературе, а вражеский лазутчик, проникший в страну с секретным заданием и потому вынужденный скрывать своё истинное лицо.
Ощущения, которые возникли у Булгакова при оформлении на работу, он чуть позднее описал в рассказе «Похождения Чичикова»:
«Пяти минут не просидел Павел Иванович и исписал анкету кругом. Дрогнула только у него рука, когда подавал её.
“ Ну, — подумал, — прочитают сейчас, что я за сокровище и… „
И ничего ровно не случилось.
Во‑первых, никто анкету не читал, попала она в руки к барышне‑регистраторше, которая распорядилась ею по обычаю: провела вместо входящего по исходящему и затем немедленно её куда‑то засунула, так что анкета как в воду канула.
Ухмыльнулся Чичиков и начал служить».
Точно так же поступил и Булгаков. По поводу того, ухмыльнулся ли он, заполнив анкету, нам ничего не известно, но то, что он начал служить, — это, как говорится, факт подлинный.
Началась его служба 1 октября 1921 года. День этот запомнился Михаилу Афанасьевичу появлением молодого человека с мешком в руках («Записки на манжетах»):
«Молодой тряхнул мешком, расстелил на столе газету и высыпал на неё фунтов пять гороху.
— Это вам 1/4 пайка».
Таким образом, вопрос, на что жить‑существовать, как бы решился. Можно было подумать и о чём‑то более возвышенном. К примеру, выяснить, что представляет собою Москва литературная («Записки покойника»):
«Прежде всего я отправился в книжные магазины и купил произведения современников. Мне хотелось узнать, о чём они пишут, как они пишут, в чём волшебный секрет этого ремесла».
Из современных ему писателей Булгаков наверняка должен был обратить внимание на Бориса Пильняка — того самого, что «в женской кофточке» заглядывал в их владикавказский подотдел по дороге в Ростов. Из поездки по югу страны Пильняк давно уже возвратился, и жил неподалёку от пролетарской столицы, в Николе‑на‑Посадьях, где в ноябре 1921‑го завершил работу над повестью под названием «Метель». Одним из первых её читателей, по‑видимому, стал и новоиспечённый секретарь ЛИТО Михаил Булгаков.
Будничный день страны Советов Пильняк изображал в очень тоскливых тонах:
«Время действия — революция.