«Булгаков был худощав, гибок, весь в острых углах, светлый блондин с прозрачными, почти водянистыми глазами. Он двигался быстро, легко, но не слишком свободно».
А Юрий Слёзкин (тоже, кстати, присутствовавший на той вечеринке) запечатлел в дневнике такой облик своего приятеля:
«Булгаков стал попивать красное винцо, купил будуарную мебель, заказал брюки почему‑то на шёлковой подкладке… Об этом он рассказывал всем не без гордости».
Л.Е. Василевская не могла без улыбки смотреть на молодого литератора, который был явно доволен своим щегольским видом:
«… он мне показался слегка комичным, так же, как и его лакированные ботинки с ярко‑жёлтым верхом, которые я сразу вслух окрестила „цыплячьими “ и посмеялась. Когда мы познакомились поближе, он сказал мне не без горечи:
— Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась.
Я поняла, что он обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания. На этом же вечере он подсел к роялю и стал напевать какой‑то итальянский романс и наигрывать вальс из „Фауста“».
Знакомство, завязавшееся на вечеринке, получило неожиданное продолжение. Василевская вспоминала:
«Второй раз я встретилась с ним случайно, на улице, уже слегка пригревало солнце, но всё ещё морозило. Он шёл и улыбался. Заметив меня, остановился. Разговорились. Он попросил мой новый адрес и стал часто заходить к моим родственникам Тарновским, где я временно остановилась на житьё (как раз в это время я расходилась с моим первым мужем)».
Судя по всему, новая знакомая очаровала Булгакова. Может быть, ему даже показалось, что вместо обычной любви судьба наконец‑то послала ему любовь с большой буквы. Вероятно, и сама Любовь Евгеньевна давала понять Михаилу Афанасьевичу, что он ей весьма и весьма небезразличен.
Как известно, любовь слепа, влюблённые люди многого не замечают. Вот и Булгаков не обратил внимания на то, что сразу бросилось в глаза Юрию Слёзкину, который (в тех же «Записках писателя») так охарактеризовал Василевскую:
«… неглупая, практическая женщина, много испытавшая на своём веку, оставившая в Германии свою „любовь“, Василевская приглядывалась ко всем мужчинам, которые могли бы помочь ей строить своё будущее. С мужем она была не в ладах. Наклёвывался роман у неё с Потехиным Юрием Николаевичем, ранее вернувшимся из эмиграции, — не вышло, было и со мною сказано несколько тёплых слов… Булгаков подвернулся кстати».
Оставила свои вспоминания о новой знакомой мужа и Татьяна Булгакова:
«Он познакомил меня с Любовью Евгеньевной… Василевский её оставил, ей негде было жить…
… мы приглашали её к нам. Она учила меня танцевать фокстрот. Сказала мне один раз:
— Мне остаётся только отравиться…
Я, конечно, передала Булгакову… Ну, в смысле литературы она, конечно, была компетентна. Я‑то только продавала вещи на рынке, делала всё по хозяйству и так уставала, что мне было ни до чего…»
Когда отношения Михаила Афанасьевича с Любовью Евгеньевной зашли слишком далеко, встал вопрос о разводе с женой («Жизнеописание Михаила Булгакова»):
«В апреле, о 1924 году, говорит:
— Давай разведёмся, мне так удобнее будет, потому что по делам приходится с женщинами встречаться.
И всегда он это скрывал. Я ему раз высказала. Он говорит:
— Чтоб ты не ревновала.
Я не отрицаю — я ревнивая. Он говорит, что он писатель, и ему нужно вдохновение, а я должна на всё смотреть сквозь пальцы. Так что и скандалы получались, и по физиономии я ему раз свистнула. И мы развелись…
Он сказал:
— Знаешь, мне просто удобно — говорить, что я холост. А ты не беспокойся — всё останется по‑прежнему. Просто разведёмся формально.
— Значит, я снова буду Лаппа? — спросила я.
— Да, а я Булгаков».
Описывая тот же период своей жизни в «Театральном романе», Булгаков изобразил себя одиноким журналистом, чью холостяцкую жизнь скрашивала одна лишь кошка. А на самом деле разведённая чета Булгаковых продолжала жить, где и жила раньше — в той же комнате той же коммунальной квартиры в доме на Большой Садовой улице.
Несколько раз, проявляя широту души, Михаил Афанасьевич обращался к бывшей жене с предложением: