— Я — военный и служу в разведке своей страны.
Мерилен, казалось, не удивилась.
— Значит, ты русский. Сотрудник КГБ.
— Ошибаешься.
— Тогда кто же?
Юрек с усмешкой указал на рюмки, наполненные водкой.
— Ты это знаешь: я польский аристократ, у меня есть жена и дети, я политический эмигрант. — Он сделал глоток водки и запил минеральной водой. — И моя страна, это же очевидно, Польша.
Мерилен выпила сразу одну за другой обе рюмки.
— Что-то не очень понимаю. Вернее, совсем ничего не понимаю. Но в Польше разве не коммунистическое правительство?
— Разумеется.
— И ты работаешь на коммунистов?
— Да. Тебе это кажется странным?
— Ты граф, католик, изгнанный со своей родины, землевладелец, доведенный до нищеты.
— Ну и что? Разве это не отличное прикрытие для тайного коммунистического агента?
— Прикрытие? Выходит, на самом деле ты не…
— Мерилен, ты все перепутала. На самом деле я тот, кто я есть, и изображаю эмигранта для… для того, чтобы было удобнее работать. Что касается моего титула, чему тут удивляться: в Европе немало аристократов-коммунистов. Здесь, в Италии, например, я знаю на Сардинии одного маркиза, который руководит рабочим движением… — Он улыбнулся и снова глотнул водки, запив минеральной водой. — Говорят, маркиз отчасти ревизионист, но, на мой взгляд, он на правильном пути.
Мерилен выпила еще одну рюмку водки и теперь смотрела на Юрека с изумлением и восхищением одновременно. Он поцеловал ее в щеку.
— Ну вот теперь, когда тебе все известно обо мне, могу также объяснить, почему мои товарищи, русские и поляки… расстреляют меня.
Теперь стоит рассказать о еще более ранних событиях, происходивших в начале сентября.
Тогда в аэропорту «Леонардо да Винчи» вместе с другими пассажирами по трапу самолета «Аэрофлота» сошел молодой светловолосый человек в элегантном летнем костюме, тот самый, который, знакомясь позднее с Мерилен, назвал себя Контатти. Глаза его скрывали модные солнцезащитные очки, лицо было загорелым, выражение его — озабоченным. Багаж его составлял только небольшой чемоданчик, и молодой человек сразу же поспешил к такси.
— Остия антика, — назвал он адрес.
Уже минут через двадцать машина привезла его в этот замечательный старинный городок на берегу моря, совсем недалеко от Рима, и молодой человек отправился осматривать великолепный сад-музей, где собрано множество античных памятников: статуи, фризы, мраморные надгробия, мозаики, руины. Кругом было множество по-летнему одетых туристов.
Молодой человек двинулся вместе со всеми по брусчатке, лежащей тут уже два тысячелетия. Он выглядел обыкновенным туристом, который с интересом и восхищением любуется местными красотами. Возле одной великолепной мозаики он задержался и начал внимательно разглядывать ее, а потом как бы случайно обратился к человеку, стоявшему рядом и тоже интересовавшемуся ею. Это был Юрек Рудинский.
— Освобождают Хагена. Для нас это конец. — Юрек остался невозмутимым. Контатти продолжал: — Наш советник по культуре в Москве Коновальский продался. Он передал Хагену наши имена незадолго до того, как того взяли русские. Вся наша сеть в Европе рухнет… Я в Москве, Шабе в Германии, Ралтек в Лондоне, Либуда в Париже…
— …я в Италии, — продолжал Юрек.
Контатти кивнул:
— И все остальные.
— Я понял. Продолжай.
— Коновальского я убрал, но теперь русские обменивают Хагена на Форста, англичанина, которого схватили с поличным в Штатах.
— И Варшава не возражает?
Контатти недовольно поморщился:
— Шеф велел правительству вмешаться. Протесты, давление… никакого толку. Русские плюют на все это. Им нужно заполучить Рудольфа Форста, он им дороже нескольких миллионов поляков, дороже всей Польши.
Юрек с тревогой в голосе спросил:
— Хаген сообщил КГБ наши имена?
— Не думаю. Видишь, я тут, свободен, как воздух.
— Значит, необходимо убрать Хагена прежде, чем его вернут ЦРУ.
— Ты сошел с ума? — Контатти осмотрелся, желая убедиться, что их никто не слышит. — Шеф смирился, хочет, чтобы мы сменили квартиру. Более того, это приказ, и я обязан передать его тебе.
Юрек и Контатти медленно направились по аллее. Они и в самом деле походили на двух любителей старинного искусства.
— Это значит, мы должны разрушить всю нашу сеть, — заключил Юрек. — Все, что создавали тридцать лет.