Неожиданно табличка и лицо осужденного скрылись от моего взгляда: солнце вдруг зашло и наступила такая непроглядная темнота, что с трудом можно было различить очертания стоявших совсем рядом людей. В наступившем затмении смолкли птицы притихли люди, слышны были лишь стук костей, которые игроки бросали на щит, да прерывистое дыхание казненных.
В предыдущем письме, Туллия, я писал тебе наполовину всерьез, что собираюсь покинуть Александрию и пуститься на поиски иудейского царя, и вот он – передо мной, распятый на одном из холмов у ворот Иерусалима, и все еще при дыхании. И тогда мне стал понятен смысл прочитанных слов, а при виде тернового венца на его голове не осталось никаких сомнений в том, что я нашел того, кого искал, человека, рождение которого было, предсказано соединением Сатурна и Юпитера под знаком Рыб, иудейского царя, который, согласно Писаниям, пришел править миром. Мне нелегко объяснить, почему и как я понял это со всей очевидностью; возможно, ощущение тревоги, которое я испытывал с первых же часов этого дня, подготовило меня к столь необычной встрече.
Наступившая темнота послужила мне облегчением, поскольку скрыла от меня его агонию во всем ее ужасе. Тем не менее я успел заметить, что он был сложен на римский манер, поэтому выглядел куда более жалким, чем двое его товарищей по несчастью – крепких мужчин, судя по внешнему виду, до этого промышлявших с помощью топора и веревки.
Когда небо стемнело, природа и люди какое-то время молчали. Затем стали раздаваться исполненные беспокойства и ужаса крики. Я также успел подметить, что центурион растерянно поглядывал на небо. Мои глаза привыкли к темноте, и я уже мог различать очертания окружавшего нас пейзажа и лица стоявших неподалеку людей. Толпой овладевала паника, и тогда вперед вышли несколько важных особ, судя по их головным уборам, членов синедриона, и несколько скриб в одеяниях со впечатляющими своей пышностью полами. С явным желанием привести толпу в возбуждение, они принялись выкрикивать оскорбления в адрес распятого, требуя, чтобы он доказал, что действительно является царем и сам сошел с креста, и еще много обидных слов, повторяя, видимо, то, что распятый некогда обещал толпе.
Таким образом они пытались привлечь толпу на свою сторону, и нашлись такие, что стали вслед за ними выкрикивать ругательства в адрес несчастного. Однако немало было и тех, кто хранил упорное молчание, словно решив скрыть свои подлинные чувства. Судя по лицам и одежде, толпа состояла в основном из людей, занимавших скромное положение, здесь было немало крестьян, пришедших в Иерусалим на праздник Пасхи. Мне показалось, что в глубине сердца они испытывают глубокое сострадание к своему распятому царю, хотя и не выказывают его, опасаясь легионеров и собственных правителей. Многие женщины плакали, скрыв лица за тканями.
Услышав крики, осужденный с трудом приподнял не слушавшуюся его голову и выпрямился, опираясь о брус, к которому были пригвождены его ноги. Он был распят с согнутыми в коленях ногами, дабы не смог слишком быстро умереть от удушья. Он с большим усилием глотнул воздух, а по его окровавленному телу пробежали судороги. Затем открыл померкшие глаза и осмотрелся вокруг так, словно что-то искал. Однако ничего не ответил на оскорбления; он использовал остатки сил, чтобы выносить страдания собственного тела.
Двое других сохранили еще достаточно энергии. Тот, что был слева, воспользовался всеобщим возбуждением, чтобы скорчить людям несколько гримас, а затем, повернув голову к тому, которого окрестили царем, присоединился к долетавшим снизу оскорблениям.
– Разве ты не Сын Божий? Спасись же сам и спаси нас вместе с собой!
Однако тот, что был справа, ответил ему, выступив в защиту царя:
– Мы страдаем, справедливо расплачиваясь за свои деяния, а он не сделал ровно ничего плохого!
И смиренным, исполненным грусти голосом он обратился к царю:
– Иисус, вспомни обо мне, когда пребудешь в царствии своем!
И он еще говорил о царствии, находясь в подобном положении и так близко от смерти! Если бы я остался прежним, подобная верность всего лишь искренне рассмешила бы меня; однако теперь у меня не возникло никакого желания смеяться. Их разговор был слишком уж мрачным. Мое удивление возросло, когда царь иудеев, выбиваясь из последних сил, повернул к своему спутнику по несчастью голову и сдавленным голосом попытался его утешить:
– Правду говорю тебе – сегодня ты будешь вместе со мной в раю.
Я не смог уловить смысла этих слов. Мимо меня прошел один из скриб, он подозрительно всматривался в толпу. Я загородил ему путь, желая расспросить о происходящем.