Сегодня выяснялось, что опасения Анчутки, пусть и частично, но имели под собой основания. Как минимум понятно было, что Пельмень в кого-то серьезно врезался.
Колька попытался провентилировать вопрос:
— В кого хотя бы?
Яшка поклялся:
— Знать не знаю, чтоб я сдох. А если хочешь мое мнение, то кто-то из порядочных, скорее всего, фабричных. Потому что все-таки домой он возвращается, не виснет где-то. И вряд ли кто из покладистых, потому как если бы… — Он замялся, подбирая слова, Колька помог:
— …то тебе бы сразу донесли. Ну ладно, а что за кипеш прямо сейчас?
— А прямо сейчас он как вернулся, так и лежит, — угрюмо пояснил Анчутка, — весь опрокинутый, как дырявый таз. Рухнул на койку, прямо в рубашке и брюках, отвернулся к стене. И водкой от него несет.
— У-у-у-у, — протянул Колька серьезно, — вот это паршивенько, если лежит и молчит.
— Ни-ни. Я к нему и так, и эдак — он только рычит да огрызается.
…В комнате, которую занимали друзья, стояла тревожная, противоречивая атмосфера. С одной стороны, было чисто прибрано — постаралась одна из безымянных Яшкиных обожательниц, — пахло неплохим одеколоном типа «Кармен» (подарок еще одной) и чистыми отглаженными (руками третьей) рубашками, сложенными на газетку стопкой. Со другой стороны — попахивало уже подкисшими подмышками и ношеными носками плюс алкогольными парами, которые источал Андрюха. Сам он, как и доносил Яшка, лежал на встрепанной кровати, правда, теперь пузом кверху, но по-прежнему прямо в новехонькой рубашке и некогда выглаженных брюках. И к тому же курил, щедро осыпая все вокруг пеплом.
— А, Колька. Здорово.
Вид у него был хотя и помятый, но бодрый, однако было видно, что он страдает. Это следовало из того, что Андрюха, вертанувшись на живот, запустил руку под кровать и извлек бутылку, несомненно, самогона.
Гурман Анчутка скривил презрительную морду, но неузнаваемый Пельмень совершенно не считался с чувствами друга. Колька, осознав, что потребуются жертвы, лишь заметил:
— Что ж ты один? И закусить бы, — а Анчутке вполголоса предложил: — Сходи куда-нибудь.
Тот, понятливый, моментально испарился.
— …Еще? — спросил Пельмень после того, как осушили по второму полстакану.
— Ты объясни сначала, что стряслось, а то я на голодный желудок прям тут и усну.
Андрюха некоторое время держался сурово и молчаливо, но в итоге полтора стакана жесткой самогонки свое дело сделали. Крякнув и закусив тем, что бог послал (куском подсохшего хлебушка), Пельмень разразился:
— Сам знаешь, я не по этой части. Но тут… но она! Ну как тебе разъяснить. Прям на душу легла, понимаешь? Смотрю на нее — и таю. Точно мамка-покойница по голове гладит — как хорошо! Погоди. Вот.
Андрюха достал из-под подушки фотокарточку. Колька состроил заинтересованное лицо.
Первая мысль была: «И что, из-за вот этого сыр-бор?» Может, душа у нее золотая, и по жизни она — высший класс, но на карточке неказистая. Бледненькая, тощенькая, физия вытянутая, вместо скул — ямы, глаза малые, косоватые, впалые, да еще и щурит их — то ли от дурного зрения, то ли выпендрюха. Рот, положим, неплох — маленький, пухлый, особенно хороша нижняя губка, выпирающая чуток, вместе с подбородком. Характер есть, а в целом — ерунда на постном масле, серятина, не с чего тут страдать.
И видно, что старше Пельменя. Солдатка — не солдатка, а все равно не девица-голубица.
Андрюхе-то на пса все это? Парень он завидный, на работе на отличном счету, регулярно премии получает, одна половина общаги тайно по нему страдает, и еще кое-кто — открыто. Разумнее было бы при таком-то рыле быть признательной за то, что хоть кто-то внимание обратил. Но Пельмень, видимо, считает по-другому.
Колька, с непривычки ощущая, что в голове начинается гопак с присядкой, понял, что надо бы поскорее выяснить, что случилось. Иначе он рискует заночевать прямо тут, под лавкой. Пожарский поторопил:
— Что ж случилось, Андрюха? В дурь поперла?
Тот с трагическим видом отмахнулся:
— Что ты, что ты! Лида не такая! Просто заявила: раз мне не веришь — держись подальше.
Колька с трудом удержался, чтоб не разоржаться.
— Шпионил за ней? Ревновал, что ли?
Андрюха стаканом стукнул о тумбочку, рванул рубаху — ну точь-в-точь мастеровой-пропойца.
— Да не то все, Колька! Я не шпионил! Я ей верю! Я просто соскучился! Я ее полдня не вижу — и тоска, хоть волком вой. Ты ж пойми, я ведь на полном серьезе, я нагулялся…
— Когда это?
— Ну не важно, я если надо, то и жениться… если надо. Очень… ну я-то лично пока не рвусь, но если надо…