Тут, зная, к кому обратиться, можно было у какого-нибудь хитрована приобрести не только картошку оптом и в розницу, но и вообще все, вплоть до диковинной радиолы, перешитой одежды или обуви. Несмотря на то что формально торговать разрешалось лишь подержанным барахлом, на продажу и новых промтоваров власти смотрели сквозь пальцы.
Нравы тут царили самые свободные: в туче сухой пыли летом, сугробов зимой, грязью в любое время года, в колоссальной тесноте, шуме и толчее из рук в руки гуляли немалые суммы, вещи большой ценности, а в более лихие времена — и краденое, и оружие.
Иван Саныч с подчеркнутым почтением козырнул «хозяину» — постоянному патрульному милиционеру. Патрульному можно было не заботиться о своем инкогнито, он тут давно воспринимался как мебель, разновидность прилавка. Его знала в лицо каждая собака, при нем дела не делались, и ему как власти не доверяли до такой степени, что если ловили всем обществом карманника, расправлялись с ним запросто, за оградой, всей толпой. (Между прочим, таким нехитрым образом этот промысел был истреблен совершенно.)
А вот появление Ивана Саныча воспринималось по-иному. Нечистые на руку перекупщики или те, за которыми что-то было, — в особенности те, кто недавно принял на продажу хапаное или просто подозрительное, — немедленно испарялись от греха подальше. Визит сержанта не сулил ничего хорошего. Если он соизволил сам нагрянуть, то жди: или к тебе самому пристанет, или вцепится, как клещ, по поводу кого другого — и так пока не вытянет все соки. Если есть что выудить — выудит все, что хочет знать. И то и другое чревато плохими последствиями: и сам Остапчук в силах устроить множество неприятностей, и те, о ком он хочет что-то знать, тоже могут насолить. Тут уж пусть каждый для себя решает, кого больше опасается, но в любом случае от сержанта лучше держаться подальше.
Поглядывая на баб, которые, тряся юбками, разбегались, Иван Саныч лишь ухмылялся. Больно надо. Сейчас мелкота может спокойно шебаршиться, ему нужен конкретный человек, искать которого не надо. Она занимает один и тот же прилавок, причем расположенный не на бойком месте, не на центральной «аллее», а ближе к черному выходу и помойке, в закутке. На обшарпанной столешнице было выложено различное барахло: перемотанные клубки старой пряжи, распущенной из неведомых ветхих носков-свитеров, старорежимные салопы, сковородки еще с клеймами дореволюционных артелек, различные беззубые вилки, статуи с отбитыми руками, а то и головой. Истинная лавка для любителей, собирателей старья.
Этот прилавок вопреки рыночным правилам уже несколько лет занимала Людмила Антоновна, невысокая, симпатичная женщина, всегда покрытая платочком, скромно и чисто одетая. Она производила самое приятное впечатление. Правда, Остапчук знал точно, что в сорок втором она лишилась неофициального мужа — налетчика, застреленного при очередной попытке выяснить, что там новенького привезли в сберкассу, — но осталась одна в своей, еще родительской, квартире, которую он довольно долго набивал различным барахлом. «Замужем» Людмила — для своих Милочка — находилась без малого десять лет, сразу после того, как выпустилась из академии художеств, существо из себя строила эфемерное, ни к чему не приспособленное. Как получилось, что любовницу налетчика не обездолили на все те пожитки, которые сами собой сползались в ее гнездышко, — бог весть. Ивану Санычу она со слезой рассказывала, что покойник, хотя так и не женился — ибо уже состоял в браке, — мало того что Милочку очень любил, еще и оберегал от «грубой прозы». Якобы и работать ей нужды не было, и цены вещам не знала. А тут — батюшки, кормильца нет, на панель — поздно, на завод — скучно.
— Вот и пришлось перейти на собственное иждивение, — подпирая по-бабьи щеку, жалилась она, — сначала вещички начала распродавать, да люди еще и обманщики попались… Ожегшись пару раз, приобрела кое-какой опыт…
Ну, это она прибеднялась. На самом деле она обладала теперь такой сноровкой и квалификацией, что твой товаровед, и теперь пользовалась колоссальным авторитетом — в определенных кругах.
Официально Людмила Антоновна торговала подержанными вещами, полуофициально, по сезону, скупала продукты у приезжих колхозников, не желавших стоять в официальных очередях, грабя их аккуратно на треть (за что слыла честной женщиной, это было по-божески). И круглый год постоянно брала на комиссию одежду, антиквариат, украшения, ковры.
Честные граждане, попавшие в трудную ситуацию, и налетчики, шарящие по богатым хатам, обращались прежде всего к ней — в дорогих тряпках, ценных вещах и всем прочем Милочка толк знала, точно определяя, что, за сколько, в какой срок уйдет. Дела вела очень аккуратно, в людях никогда не ошибалась, деньги выкладывала сразу, потому клиентуру наработала очень скоро.