— Умер от голода в лаборатории, а образцы картошки, которая чуть не в темноте плодоносила, остались нетронутыми, ими Марсово поле засевали, — глухо пояснил Сорокин.
— Да, герой, в общем. И вдова достойная, погибла на рабочем посту. Оформили бумагу о том, что она пропала при обстоятельствах, подразумевающих смерть.
— А дети? Они ж были? — спросил Акимов.
— Двое, старшая дочь Ида и пацан Серафим, после менингита ослеп на один глаз. Вот.
С фотокарточки смотрели, прижавшись головами, светловолосая худенькая женщина с глубоко посаженными глазами и дети — девочка, очень похожая на мать, исключая то, что глаза другого разреза, косенькие, и одноглазый мальчик.
— Паскудство какое, — процедил сквозь зубы Остапчук, — паскудство. — Ткнул толстым пальцем: — Вот это та самая Лидка, связная доставалы.
— Ну-ну, Иван Саныч, — попенял Сорокин, но челюсть ворочалась так, что безошибочно угадывалось куда более дикое сквернословие.
— Она же — зазноба Андрюхи Пельменя, — таким же манером сообщил Акимов, — которая ему глаза отводила, чтобы братец сбежать успел.
— Что за приключения? — с живым интересом спросил Муравьев.
Сначала Остапчук, потом Сергей кратко, не вдаваясь в совсем уж тонкие подробности, пересказали то, что узнали, а Акимов — еще и эпопею, которую удалось выбить из Пельменя общими усилиями.
Парня было откровенно жаль. Страдал очень. А то, что любимая — гадкая предательница, он не согласился, сколько ни настаивали, чуть до драки дело не дошло. Это несмотря на то, что Лидки и след простыл…
Омич, выслушав их внимательно, не перебивая, признал:
— Что уж, все беды от любви, что у нас, что у вас.
— Про детей давай, — подал голос Сорокин, — той якобы погибшей вдовы Лехнович.
— Обоих в детдом определили. Причем мальчишка настоял, чтобы ему поменяли фамилию.
— С-сучонок, — злобно вставил Саныч.
Сорокин попросил обосновать заявление, но сержант уперся: просто так вырвалось. Убедившись в том, что подчиненный занял твердую позицию, капитан отступился и пригласил:
— Давай, Муравьев, дальше.
— А что дальше? Пацан бежал, пропал бесследно, а что до девицы — вы лучше меня знаете. Да и, собственно, все дальше лучше меня знаете. А к вам я случайно явился! Приехал документы подать в ВЮЗИ, и уж обратно собрался, зашел на толкучку обувку посмотреть. Так нате. Слышу, знакомые разговоры, тетки по рядам шушукаются, точь-в-точь как у нас, да еще и с шуткой, не с мертвых ли младенцев одежа? Вот так оно и сложилось.
— Мы все это время над Сонькой и Наташкой всей конюшней ржали, — не выдержал Акимов.
Установилось молчание. Потом Муравьев деликатно заметил:
— Если каждую городскую легенду расследовать, то никакого времени не хватит…
— И кадров, — завершил Сорокин и подвел черту: — Закончили со святой простотой и мрачной рефлексией. Кто гостя на вокзал отправится провожать?