Вот такой скромный улов, подумал Александр, покидая перегруженную старой мебелью и коврами квартиру амбициозной и молодящейся артистки и испытывая при этом облегчение. Вот бывают же такие неприятные женщины! Без сердца и души. До самой смерти, наверное, будет выступать в каких-нибудь районных ДК, петь свои поеденные молью и никому не интересные романсы или приторные песенки из репертуара Изабеллы Юрьевой. «Жалобно стонет ветер осенний…» Эту песенку в исполнении популярной певицы Александр помнил еще со времен своего детства, когда гостил у своей бабушки, обожавшей Изабеллу Юрьеву и до самой смерти жившей в каком-то своем, ею же и обустроенном, сотворенном мире, где она сама и люди, окружавшие ее, говорили на чистом русском литературном языке, где любили поэтов серебряного века, цитировали их постоянно, где суп наливали в супницы перед тем, как подать на стол, где повсюду стояли вазы с цветами, а в шкафу висело штук тридцать пропахших нафталином шифоновых платьев цветочной расцветки. Бабушки давно не было, а мама Александра так до сих пор и не посмела притронуться к вещам в бабушкиной комнате, которая превратилась в страшноватый кусок окаменевшего прошлого и где, как иногда казалось Журавлеву, все еще обитала сама невидимая бабушка, а по ночам где-то тихо пела свои песенки Изабелла Юрьева.
Вот почему он так злился на эту Крайнову – она напомнила ему не желавшую идти в ногу со временем бабушку. Почему старые люди так цепляются за свое прошлое, почему не живут настоящим, не сменят тяжеловесную и давно вышедшую из моды мебель на светлую и легкую икеевскую, не заменят пыльные бархатные шторы или кружевные занавески на удобные и такие функциональные жалюзи? Почему не выбросят свои дурно пахнущие старостью и хозяйственным мылом старые платья и не наденут удобные брюки и блузки?
Хотя нет. Не из-за всего этого он злился. Просто он чувствовал, что Крайнова была права, когда говорила, что, расспрашивая про Розу, утонувшую в долгах маникюршу, он просто тратит драгоценное время.
Конечно, он должен был в первую очередь поговорить с Табачниковым. Но разыскать его оказалось не так-то и легко. Покинув рано утром квартиру своей любовницы и подружки Ирины Кречетовой, он, как позже выяснилось, отправился за город, где строил дом, где у него была назначена встреча с человеком, который с бригадой рабочих устанавливал ему в саду застекленную беседку.
Вот невозможно было представить, чтобы человек, жестоко расправившись со своей любовницей (которая и помогала ему финансово с этой самой беседкой, не говоря уже о других благах, которые Табачников имел, вытягивая с нее деньги), спокойно отправился за город, чтобы заплатить рабочим. Если он, конечно, не монстр, бездушный и безнервный человек.
В кабинет вошел высокий молодой парень, блондин, крепыш с добрым и открытым лицом. Это и был Табачников. Помощник Журавлева надел на него на всякий случай наручники.
– Я не понимаю, в чем дело и за что на меня надели наручники, – сказал он, хмурясь и гримасничая, как ребенок. Он вел себя как человек, уверенный в том, что произошла ошибка, а потому в его жестах и словах сквозила дурашливость и легкость.
– Садитесь, Евгений Васильевич. Жора, сними с него наручники, – попросил он своего помощника, Георгия Маркова, исполнительного и толкового парня, в прошлом году завершившего юридическое образование и мечтавшего стать следователем.
Жора ушел, Табачников сидел напротив и потирал запястья, невидимые следы наручников.
– Вы задержаны по подозрению в убийстве вашей подруги или просто хорошей знакомой, Ирины Кречетовой.
И вдруг вместо того, чтобы заметить на лице Табачникова выражение страха и ужаса, ну хотя бы какое-то проявление чувств по поводу гибели его любовницы, он увидел широкую улыбку, приподнятые словно в каком-то восторге брови и услышал:
– Ну-ну! Убита, значит! – И он хохотнул.
Журавлев чуть не проронил свое излюбленное «не понял», но воздержался, поскольку это был допрос, следовало вести себя как подобает.
– Вам смешно потому, что убита ваша знакомая? Или?! – Он не нашел слов, чтобы сдержанно выразить свои предположения. Он что, идиот, почему он сидит и смеется, глядя ему в глаза?
– Да ничего с ней не случилось. Это просто шутка такая!
– Вы считаете, что это весело, когда кто-то взял да и зарубил топором девушку?
– Каким еще топором?
Журавлев показал ему несколько снимков со своего телефона, при виде которых Табачников на время потерял дар речи. Теперь он просто сидел и тупо смотрел куда-то мимо Журавлева в пространство.
– Вы готовы опознать труп?