– Это вы? Здравствуйте! – Она сияла. Но почему? Увидела в нем своего спасителя или?..
Он едва сдержался, чтобы не обнять ее. При мысли, что его руки смогли бы обвить ее тоненькую талию, а губы прикоснуться к ее губам, по телу Журавлева пробежал легкий разряд желания.
– Как вы тут поживаете? Вас никто не обижает? – Он знал, что ведет себя глупо, что несет всю эту чушь, но и молчать тоже не мог.
– Нет. У нас все в порядке. Таня печет пирожки с луком и яйцами. Ох, да… Вы же тут по делу. Понимаю. Просто у меня с самого утра такое хорошее настроение.
И вдруг она, бегущая по дорожке к дому, вдруг резко остановилась, развернулась и посмотрела ему в глаза.
– Постойте… А что это вы трубку не берете? Мы же звонили вам!
– Когда?
– Поздно вечером! У нас тут такое творится! Но пусть обо всем этом вам расскажет Таня. Пойдемте.
Журавлев так и не понял, на самом ли деле Соня была радостной и приятно возбужденной или же находилась на грани истерики.
– Таня, Танечка, он приехал! – донеслось до Журавлева из глубины дома, куда он вошел значительно позже влетевшей туда Сони, спешащей, вероятно, предупредить подругу о его приходе.
Таня встретила его в холле, за ее спиной маячила, нервно улыбаясь, Соня. Надо лбом влажные волосы закрутились колечками, а щеки налились уже какой-то пурпурной розовостью. Да и голубые глаза потемнели, стали драгоценного синего оттенка. Журавлев мысленно поцеловал ее в красные, словно воспаленные губы и поздоровался с Таней.
– Мы не дозвонились до вас, – сказала сдержанно Таня, приглашая его войти в кухню.
– Да, я сказала уже, – прошептала, косясь на подругу, Соня.
– Александр Владимирович, я должна перед вами извиниться, – чуть ли не торжественно, во всяком случае, серьезно, начала Таня, садясь напротив него и укладывая руки на стол, словно протягивая их для наручников. – Понимаете, мы с Соней были страшно напуганы и не знали, как вам рассказать всю правду. Уж слишком тяжелое известие вы нам тогда принесли. Но поскольку преступление все же совершили и все как-то так совпало, что мы оказались замешаны во все это, то понимаю, что пора уже во всем признаться.
– Да что случилось-то? – Журавлев изо всех сил старался внести в разговор какую-то легкость, а потому даже улыбнулся, хотя при других обстоятельствах, вернее, в другой компании подозреваемых, он вел бы себя совершенно по-другому. Пусть себе выкладывает всю правду, а я послушаю.
– Начну с самого начала. Мы с Соней приехали в Москву, чтобы начать новую жизнь. Похоронили своих близких, оставили наши старые дома и приехали сюда, чтобы просто не сойти там, в Рассказово, откуда мы родом, с ума…
Видно было, что она старается сказать все четко, без лишних слов и с важными подробностями. Когда она только заговорила про Кондратьева, своего любовника, с которым встречалась по пятницам, его словно отпустило. И стало как-то легко. Отлично! Вот теперь, когда они заговорили, и ему будет проще разобраться, кто и за что убил Ирину Кречетову.
Он слушал, не перебивая и позволяя себе отвлекаться лишь на короткие и пылкие взгляды, которые он бросал на притихшую и сидящую поодаль, возле окна, Сонечку. А еще успел тихо порадоваться, что Кондратьев был любовником именно Тани, а не Сони. И что вся эта история с наездом на бомжиху и всеми вытекающими из этого происшествия последствиями в первую очередь касается непосредственно Тани. Это давало возможность Александру, вникая в разговор, продолжать мысленно целовать Соню, обнимать ее. Он понимал, что с ним происходит что-то странное, что никогда в жизни он не испытывал ничего подобного и что эти чувства, что вспыхнули у него к этой девушке, делают его слабым и мешают сосредоточиться на главном. Счастье, что он снова здесь, рядом с ней и может наслаждаться ее присутствием, переполняло его. Наслаждение было полным еще и из-за того, что искренний, как он полагал, рассказ Тани Томниковой о том, как она познакомилась с Кречетовой и как нашла ее, возмутившись ее поступком, по номеру ее машины, гладко лег на рассказ Табачникова.
– Ну что ж, я все понял. И вы, Татьяна, все правильно сделали, что нашли ее. Не побоялись связаться с ней, понимая, что такие, как она, чаще всего при подобных обстоятельствах выходят сухими из воды, вернее, из таких вот передряг, я бы даже сказал – преступлений.