– Вы могли бы опознать Ирину? – спросил он Людмилу Николаевну.
– А это так необходимо? А что Женька, разве он не мог бы?
– Понимаете, дело сложное, и хотелось быть уверенным, что убили именно Ирину. А что, если… – Тут он запнулся. Нет, ничего-то он ей рассказывать не будет. – Словом, мы бы очень хотели, чтобы вы поехали на опознание.
Он понимал, что время ушло, что тело уже вскрыли, да и заставлять женщину опознавать изуродованное лицо казалось ему неправильным. Но, с другой стороны, надо бы подстраховаться. Домработница, которая знала Ирину много лет, уж точно не ошиблась бы. Что, если их всех, обслугу, и уволили только ради того, чтобы в случае надобности их не нашли для опознания? И тогда план Кречетовой сработал бы. Ну конечно! К тому же он работает и до сих пор – под подозрением находится пока что только Татьяна!
Конечно, этот жуткий план казался слишком уж сложным для такой девушки, какой представлялась она всем окружающим. Глуповатая, но добрая, напуганная, что останется без наследства, но не настолько, чтобы убивать настоящую наследницу.
И вдруг его осенило: а что, если этот план принадлежал не Ирине, а Табачникову? Если разобраться, то в тот промежуток времени, когда было совершено преступление, в квартире был только он. Но почему же тогда Журавлев его отпустил? Почему поверил? Просто потому, что не мог себе представить, что эта кровавая бойня произошла за несколько минут до того, как он, чистый, без единой капли крови, выйдет из квартиры, чтобы пройти мимо внимательной консьержки? Куда он дел окровавленную одежду, в которой был во время совершения преступления? Разве что выбросил в окно!
Он вышел из кухни, чтобы снова переговорить с помощником.
– Жора, немедленно поезжай в Столешников, посмотри, нет ли под окнами квартиры Кречетовой чего-нибудь подозрительного.
– Вы про окровавленную одежду? – сразу догадался Жора.
Журавлев улыбнулся – какой способный парень! Смекалистый!
– Если вы про Табачникова, то я там все осмотрел, там ничего нет… И квартиру повторно обыскал – ни клочка окровавленной одежды.
– Но если это даже и не он, то человек, который это совершил, должен был перед тем, как выйти из подъезда, привести себя в порядок, сменить одежду. Ты же видел, сколько там кровищи!
– Я бы обратил внимание на соседей. А еще я бы хотел встретиться со старшим по дому и попросить ключ от чердака. Преступник мог бы заранее забраться туда еще с вечера, просидеть там всю ночь, а утром спуститься, позвонить в квартиру Кречетовой и… К тому же это был человек, которого она хорошо знала.
– Хорошо, действуй.
– Александр Владимирович, а можно я сегодня уйду пораньше, вернее, я хотел сказать, вовремя, у меня вечером… гм…
– Свидание?
– Ну да, – замялся Георгий. – Очень важная встреча. А мне еще цветы купить надо.
– Договорились.
Александр вернулся на кухню. Соня о чем-то тихо беседовала с Людмилой Николаевной.
– Вот она меня понимает, – сказала Соня, обращаясь к Журавлеву. – В том смысле, что не могу я взять да и бросить сад. Но она сказала…
Тут Людмила Николаевна мягко положила свою руку на руку Сони, улыбнулась и сказала:
– У меня есть телефон Санька, нашего садовника. Он приедет и покажет Сонечке, как поливать, там же целая система. Но очень просто. Он, Санек наш, только стриг кусты, полол, подстригал розы и нарадоваться не мог тому, что все поливается автоматически. Он, когда нас уволили, сам чуть не плакал. Он же с самого первого дня ухаживал за этим садом, прикипел к нему душой. Говорил нам с Лерочкой, что будет приезжать сюда, даже когда его уволят, чтобы не дать саду погибнуть.
– Вы называете его Саньком. Он что, молодой парень, который начал заниматься садом…
– Да нет, ему за пятьдесят. Просто он маленький, шустрый и очень молодо выглядит. Что вы хотите – целый день на свежем воздухе! Лерочка знала, что он любит, всегда готовила ему творожную запеканку…
И Людмила Николаевна снова залилась слезами:
– Вот как ушел наш Константин, так все и начало разрушаться: и дом, и сад, и, главное, сама жизнь! Если бы он был жив, и с Ирой бы ничего не случилось. Ну не было в ней какого-то стержня! Думаю, она вообще не знала, зачем живет. Как бабочка порхала. И ведь жалко ее, засранку! Ума не приложу, кому она могла перейти дорогу.
– Расскажите о Евгении Табачникове.
– Да Женька неплохой парень, но… Не знаю даже, как сказать. Словом, деньги он с Ирки тянул. То ли дачу строил, то ли кредит за машину выплачивал. Она ему и деньги давала, и подарки покупала. У нас с Лерочкой было такое впечатление, будто бы она купила его со всеми потрохами. Улыбки его купила, смех, комплименты… Он не любил ее, может, его и тошнило от нее, да только прилип он к ней намертво. Но если вы решите его подозревать, то это будет неправильно. Он слабак, Женька. Он никогда в жизни не совершил бы ничего подобного. К тому же какой ему был смысл рубить сук, на котором он сидел? Да он был верный ей, как пес! Ловил ее взгляды, возил повсюду и, главное, молчал, когда видел, что она срывается и снова мчится куда-то, на свои «ибицы»… Сколько раз, когда Лера кормила его, он чуть ли не плакал и говорил, что, мол, дурочка она, что над ней все смеются, что могут обмануть, подставить, уговорить подписать какую-нибудь опасную доверенность… Но, к счастью, она никогда и ничего не подписывала без Семенова. Это друг Костин, Геннадий Петрович, Гена, как мы его звали, его помощник, правая рука. Он время от времени появлялся здесь или, знаю, встречался с Ирой в городе, вправлял ей мозги, она сама потом нам рассказывала, взял с нее слово, что она не подпишет ни один документ, пока он не проверит.