Вдруг Эрземберг подумал, что может опоздать и уже не застанет ни председателя, ни партийного секретаря, ни кассы и так тщательно готовившаяся расправа не свершится; а его, Эрземберга, кому поручено нести крест Перуна, встретит начальник заставы и станет благодарить за оказанную услугу — Эрземберг не мог смириться с такой ролью и думал: «Не выйдет! Смерть им! Смерть!»
Дорога втягивалась в густой лес, и он уже собрался было остановить машину, но в это время из-за поворота показалась колонна танков и «зисов» с красноармейцами. Эрземберг сбавил скорость и повел свой грузовик у самой обочины, а сам считал танки и машины.
В душу его вкралось сомнение: все ли будет так, как обещали ему в Риге? А если немцев не пустят?
«Что, девицей стал, Роберт?! — ругнул он себя, когда колонна прошла. — Что ты ответишь Густаву Целминю? Он нерешительных людей не любит».
Но появившееся сомнение не уходило, а по дороге почти одна за одной шли встречные машины с грузом и людьми. Он боялся, что, стоит только свернуть в лес, жена начальника поднимет крик и тогда ему не выкрутиться.
Пристрелить здесь, в кабине, и выбросить. Тоже нужно время, а вот они — машины. Беспрестанно идут. Да и в крови все выпачкается. Есть ли время смывать. А с кровью нельзя, поймет председатель правления. Конец тогда.
На дороге появилась новая колонна красноармейцев.
«А! Высажу ее. Пусть идет куда хочет. Сдохнет все равно! — решил он. — А не сдохнет — не я спаситель!»
Выждав, пока встречных машин не было близко, Эрземберг резко затормозил и крикнул зло:
— А ну вылазь!
Мария вздрогнула и, испуганно глянув на шофера, поняла, что сейчас свершится что-то ужасное. А Эрземберг крикнул еще грубей:
— Быстро вылазь! Моли бога, что так отпускаю!
Мария торопливо открыла дверку, прижала дочь к груди и выпрыгнула на обочину. Грузовик рванулся, обдав ее пылью. Галинка заплакала, и Мария, присев на траву у обочины, дала дочери грудь. Слушала довольное гульканье дочери, а сама думала, вновь переживая свой испуг: «Он мог убить. Меня. Девочку. За что?»
И сама же удивилась этому наивному вопросу. За что убивают фашисты невинных людей?
Нудно проскрипев тормозами, остановился возле нее грузовик со свертками, сундуками, ящиками, поверх которых сидели люди. Эвакуированные. Шофер, открыв дверцу, позвал:
— Мы едем в Ригу. Можем подвезти.
Не спросил, что произошло, почему женщина с ребенком осталась одна на дороге. Мария поднялась, подошла к машине и сказала:
— Меня высадил фашист. Он может причинить много горя людям. Его нужно догнать.
— Новый «зис»?
— Да.
— Это нам не под силу. Мотор старенький. И вдруг оружие у него. А у нас тоже дети, видишь.
— Поезжайте тогда. Я не могу в Ригу. Меня ждут дети. Ждет муж.
Проводив машину, Мария перепеленала косынкой дочурку, мокрую пеленку повязала на плечи, чтобы подсушить, и пошагала по обочине к дому, не думая, осилит ли почти пятьдесят километров.
А Эрземберг тем временем, оставив машину в лесу перед поселком, пошел, стараясь быть незамеченным, к дому Вилниса Курземниека, чтобы расспросить, что происходит в поселке.
— Застава ушла вся. Куда — не знаю, — рассказал Вилнис. — Председатель уехал.
— Давно?
— Минут пятнадцать назад.
— Вот что, иди к машине. Я к Залгалисам. Рассчитаюсь с ними. Потом попробую догнать начальство кооперативное. Тоже поговорю по душам. Объясню им, кто такой Роберт Эрземберг.
Через тыльную калитку вышли они в лес и там разошлись.
— Я скоро. Жди! — предупредил еще раз Вилниса Эрземберг и широко зашагал между деревьями.
Обогнув лесом поселок, подошел к дому Залгалисов. Калитка оказалась открытой. Вошел во двор, вбежал на крыльцо и толкнул дверь в сенцы. Она с шумом распахнулась. Эрземберг постоял немного, привыкая к полумраку, потом постучал в обитую войлоком дверь. Хотел открыть, не дожидаясь ответа, но она оказалась запертой изнутри. Постучал еще раз, настойчивей.
— Кто? — спросил Гунар.
— Я, Роберт Эрземберг. По поручению Марии Петровны. Она отказалась ехать на грузовике. Говорит, боится, грудной ребенок. Просила сыновей привезти. С ними оттуда, из роддома, уедет в Ригу.
— Ох ты! — запричитала Паула. — Что ж это такое?! Сейчас, сейчас. Заходи…
— Назад, Паула! Не смей открывать! — властно остановил ее Гунар.
— Ты что, Гунар, не веришь латышу?! — раздраженно спросил Эрземберг.
— Никому не верю.
— Открой.
— Уезжай!
— Открой, говорю! — уже не сдерживая себя, крикнул Эрземберг и, выхватив пистолет, патрон за патроном выпустил всю обойму в дверь. Слышал, как жалобно вскрикнула Паула, подумал злобно: «А! Зацепило!» — и, заорав: «Лей свою кровь за русских змеенышей!», выбежал к машине. Руки его нервно вздрагивали. На молчаливый вопрос Вилниса ответил, криво усмехаясь: