Едва только пограничники с боем форсировали реку, как попали в окружение. Несколько раз попытались прорвать кольцо то в одном, то в другом месте, но не смогли этого сделать и, загнанные в небольшой лес, весь следующий день отбивали атаки фашистов, а в перерывах между атаками укрывались в воронках от осколков мин и снарядов, задыхаясь в удушливой пороховой гари, которая все гуще и гуще наполняла безветренный знойный лес.
К концу дня Хохлачев собрал начальников застав и предложил:
— Давайте обсудим положение и решим, что предпринять. Прошу, какие есть мнения?
— Пойдут гитлеровцы еще в одну атаку, отобьем и — на прорыв. На пятках у врага до их окопов, — высказал свое мнение Андрей.
— Верная мысль, — поддержали Андрея другие начальники застав. Но Хохлачев не согласился.
— Ночью ударим. Одновременно и в разных направлениях…
Последние слова заглушили треск ломавшихся сучьев и взрыв, взметнувший в нескольких метрах от собравшихся командиров трухлявую хвою, рваные корни и комья сухой земли. Над головами прижавшихся к земле людей просвистели осколки. Вслед за первым рванул второй снаряд, но уже чуть подальше, потом третий, четвертый…
— В воронки! — крикнул Хохлачев и перебежал в первую воронку.
Андрей прыгнул в ту же воронку, остальные начальники застав укрылись в соседних. Взрывы начали уходить вправо.
— Ты, Андрей, за плугом ходил? — спросил вдруг Хохлачев.
— Нет, — ответил Андрей, удивленный столь неожиданным вопросом.
— Дух от развороченной земли голову кружит. Вот и тут дышит она. Чувствуешь, землей пахнет. Даже гарь удушливую одолевает. Вот где силища. Ее снарядами, а она пахаря зовет. Брось только семя — взрастит.
Хохлачев взял горсть земли, помял ее, начал сыпать струйкой, будто провеивал. Отряхнул ладонь, встал и проговорил, словно убеждая самого себя:
— За дело пора.
Выбрался из воронки, сел у сосны и достал карту. Подождав, пока подойдут и сядут в кружок начальники застав, начал вместе с ними определять маршруты для каждой заставы и место сбора для комендатуры. Давно уже не было у Хохлачева ни начальника штаба, ни его помощника: на второй день войны погибли замполит и секретарь комсомольской организации комендатуры; под Лиепаей, прикрывая отход, погиб парторг. Давно уже по одному командиру осталось на заставах, некого было взять в помощники, и Хохлачеву приходилось все решать самому. Вот и теперь он думал за всех — за начальника штаба, за замполита, за парторга. Сейчас людям нужен был не только приказ, но и добрый совет.
— Я так думаю: ударим от леса, а как только прорвемся через кольцо окружения, повернем сюда, в сторону шоссе, — Хохлачев показал на карте направление. — За ним — наше спасение. Бескрайние леса там начинаются. Через них пойдем на Псков. Вопросы? — Подождал немного и сказал тихо: — Встретимся в лесу.
Хохлачев принялся сворачивать карту, но никто не поднялся. Закуривали молча. Все понимали, что вряд ли удастся им всем снова собраться вот в такой тесный кружок. Каждый бой вырывал кого-то из их рядов. Командиров в комендатуре осталось совсем немного. Кому из них удастся дойти до своих?
Хохлачев, понимая их состояние, не торопил. Только тогда, когда начальники принялись гасить о каблуки окурки, сказал:
— Что ж, друзья, за дело.
Дел-то, собственно, почти никаких. Перебегай между деревьями, когда начинают рваться снаряды, меняй спешно место и вновь набивай остатки патронов в магазины, проверяй (в какой уже раз) оружие свое и трофейное, жди ночи. А день, как назло, тянется бесконечно, уныло, морит застоялой духотой. Першит в горле от пороховой гари, а надрывный кашель болью отдается в голове. Выбежать бы из этого леса, подставить вспотевшее лицо свежему ветру, набрать его полную грудь и дышать, дышать… Но нужно ждать ночи. Даже из фляжки воды не глотнешь: «максим» без нее откажет. Только для Марии выделили фляжку, чтобы смачивала она сложенный в несколько слоев бинт и дышала через него. Мария поначалу отказывалась от воды, но, когда Андрей сказал: «Не дело, Маня, отказываться. Нехорошо», согласилась.
Но кончился наконец день. Неспешно, но укутала все же темень пропитанный зноем и гарью лес. Реже стали рваться снаряды и мины, потом стало совсем тихо. Пограничники ждали команду. А Хохлачев медлил. Он пошел к заставе лейтенанта Барканова.
Она была у южной опушки, и вскоре Хохлачев увидел пограничников, кружком стоявших возле лейтенанта и о чем-то тихо говоривших, а чуть правее их — Марию. Она одиноко стояла возле старой сосны и рядом с толстым стволом казалась жердочкой. Хохлачев с жалостью смотрел на нее, не решаясь подойти. Наконец повернул к ней. Она не слышала его шагов, стояла неподвижно, с низко опущенной головой, и только руки ее гладили ствол автомата.