Часа четыре прошли. Ветер усилился, море взгорбилось. Баллов уже шесть. Но ползет шхуна. Остойчивость у нее хорошая. Вошли в узкий пролив между двумя островами. Еще часа три ходу — и укроются они в бухте, ошвартуются у причала. Уйдут с этой насквозь пропахшей гнилью шхуны. Штаб разберется, что это за птица, а им, морякам, — снова идти и искать нарушителей границы. Расследование не их дело. Вещественные доказательства найти — вот их задача. А они нашли их. Вполне достаточно, чтобы без зазрения совести доложить командиру части: «Предварительный осмотр позволяет сделать вывод: шхуна в наши территориальные воды вошла с разведывательной целью».
Кораблю, задержавшему такую шхуну, — почет.
Найденов уже обдумывал, как коротко и убедительно обосновать причину задержания шхуны, обдумывал доклад о действии моряков при осмотре, он даже представлял себе, как командир части пожмет руку и Аборигену и ему, Найденову, и скажет: «Спасибо! Как всегда — молодцы!» Найденов мысленно уже был в базе и не предполагал, какое испытание готовит ему судьба руками тех, кто отправил шхуну в наши воды. Началось оно неожиданно. Старший лейтенант Найденов не сразу сообразил, что произошло, когда увидел, что Цыков оттолкнул капитана от штурвала и начал легко, безо всяких усилий вращать штурвал вправо и влево.
— Что случилось?
— Штуртрос лопнул, что ли? Или соскочил где? — ответил Цыков.
— Проверить! — приказал Найденов и добавил: — Команду шхуны на корму и охранять!
А ветер сразу стал сносить шхуну с курса, хотя она и продолжала ползти вперед.
— Точно. Штуртрос, — доложил Цыков. — Срастить нельзя. В нескольких местах разорвался.
«На что идут. Заранее подготовлено», — думал Найденов и вместе с тем искал выход из сложившейся обстановки.
— Цыков, поищи трос потоньше и нарасти, — приказал Найденов и услышал, что двигатель стал работать с перебоями, а немного погодя, словно выдохнув, с большой паузой: «пом… пом» и — заглох.
Шхуну сразу развернуло и понесло на кекуры, среди которых бесилось море.
Цыков пытался срастить штуртрос, мотористы — завести мотор, но у них ничего не получалось. Найденов передал светофором на корабль: «Рулевое управление и двигатель вышли из строя. Несет на рифы».
Прибрежные рифы приближались. Вот волна приподняла шхуну и опустила кормой на острый, как гигантский наконечник стрелы, камень. Гранит пропорол корпус и палубу, и нарушители, кучкой стоявшие на корме под охраной пограничников, с криком кинулись на нос.
— Всем на бак! — приказал Найденов и своим морякам, находившимся наверху, сам же кинулся к люку машинного отсека и резко крикнул мотористам: — Всем наверх!
По пояс мокрые (вода уже наполнила трюм до половины), вылезли на палубу мотористы и тоже перебрались на нос.
Шхуна не тонула. Нос ее то поднимался на гребень волны, то опускался вниз, корма, надетая на камень, скрежетала; потом шхуну начало разворачивать, но путь носу преградила высокая скала, и волны стали бить шхуну об эту скалу, перекатываться через палубу, сдирать надстройки и палубу. Через несколько минут от шхуны остались лишь одни шпангоуты, голые, как выброшенные на берег ребра кита, обглоданного касатками. За эти шпангоуты-ребра крепко держались пограничники и нарушители. А волны хлестали их, пытались оторвать и швырнуть в кипящую пучину.
Говорят, в минуту смертельной опасности память человека воскрешает наиболее важные события прожитой жизни. Может быть. Но Найденов в те минуты думал только об одном, как удержаться на шпангоуте. Он боялся. За себя, за матросов осмотровой группы. После каждой волны он считал их. И смотрел на свой корабль, который уже вернулся и в нерешительности держался против волны в нескольких десятках метров от кекуров. И как он мог подойти? Разбить корабль? Погубить людей? Положение безвыходное. И вдруг увидел Найденов, что корабль спускает шлюпку.
«Безумие! Погибнут!» — подумал Найденов, но вопреки этой тревожной мысли радость охватила его, и он крикнул:
— Братцы! Держитесь! Спасут нас!
Вел шлюпку Марушев. Сделали два рейса. Два раза рисковали жизнью, но спасли всех. После той ледяной морской ванны, хотя и растерли их спиртом на корабле, а врач части заставил вылежаться в палате, у Найденова стала болеть голова и при самой небольшой простуде подниматься температура.
О том случае ни разу еще не вспоминали в походах. У причала, на берегу — другое дело. Но в походе, да еще в такой обстановке, когда малейшая неисправность, ошибка рулевого или ошибка их, офицеров, смахивающих воду с экрана локатора, чтобы лишь на мгновение увидеть светящиеся рифы и определить, куда направить корабль, могут привести к гибели, — вспоминать о том трагическом случае сейчас совсем неуместно. И Найденов спросил Марушева: